Целую, Кощей (СИ)

— Вот-вот, — кивнул дед. — Нравишься ты мне, Фёклушка. Уважила нас с Федором Васильевичем, обхождением внимательным не обидела, потому открою я тебе секрет один. Кощей наш батюшка обижен на тебя очень и сразу нам сказал, чтобы мы время на тебя, голубку, не тратили, а с Лялиной улицы новую настоятельницу подобрали для твоего монастыря. Посговорчивее, да услужливее. А бесы для того и понадобились, чтобы Федор Васильевич ручки свои белые кровушкой не замарал. Хотя он так просил, так уговаривал ему разрешить с тобой вопрос уладить, хорошо, дедушка у него мудрый есть. Понимаешь, золотцо?

Фёкла только кивнула.

— Вот думаю, прав я оказался. Ты баба ладная, видная, да и не дура, как я погляжу, наверняка и жить-то хочешь, верно?

— Хочу, дедушка…

— Вот и отдай Кощею долю его законную, да сверху насыпь за уважение, а я уж за тебя слово молвлю, не сумлевайся, голубушка.

После еды и разговаривать-то было лениво и я с удовольствием наблюдал, как дед перехватил разговор и теперь сам вполне успешно обрабатывает эту милую даму.

— Да ить кончились денежки-то! — жадность, похоже, затмевала разум настоятельнице.

— Беда… — сочувственно покивал головой дед и встал. — Ну, кончились и кончились. Пойду я. Старый я уже на такое смотреть. Заодно Аристофану скажу, чтобы яму побольше вырыл за стеной. А ты, Федор Васильевич, уважь меня старого, обожди покеда не отойду подальше. Не люблю я крики енти женские… Хотя в молодости и нравились, да…

Фёкла побледнела, затряслась и рухнула на колени:

— Батюшка Секретарь! Михалыч, родненький! Простите меня, дуру грешную! Чёрт попутал, утаить хотела золотишко, но отдам, как есть, всё отдам!

Она так на четвереньках и кинулась под кровать, выставив нам на обозрение толстую… ну всё, что можно было выставить. Я поморщился, дед облизнулся, а Фёкла уже выползала из-под кровати, волоча за собой небольшой, но явно тяжелый сундучок.

— Вот! Забирайте! Всё как есть накопленное вам отдаю, прям без всякой жалости!

— Фёклушка, золотце ты моё ненаглядное, — ласково протянул дед. — Ну, зачем ты нас тут за дураков держишь? Хочешь перед Кощеем повиниться, как есть оправдаться да пост свой хлебный сохранить, так и не дури ни его, ни нас.

Фёкла сделал вид, что не понимает о чем говорит дед, но потом глянула на меня, на шпагу и вдруг хлопнула себя по лбу:

— Ой, забыла! Совсем головой слабая стала…

И она снова нырнула под кровать за вторым сундучком.

Одни склеротики сегодня попадаются. Как бы не заразиться… А лучше — перенести сюда тот курорт европейский с целебными водами. При таком наличии головой скорбных, это же какие деньжищи заработать можно!

— Вот и ладно, — кивнул дед, — вот и славно, вот и умничка. Знал я, что ты не только ладная да пригожая, — он снова окинул её сальным взглядом, — а еще и умная.

Я позвал Аристофана по булавочной связи, а когда он явился пред очи мои грозные, но ясные, приказал:

— Давай, Аристофан, бери пару бойцов, хватай сундучки и своими тайными ходами тащи их Кощею-батюшке. Да скажи ему мол, матушка Феврония прощения просит. Да, матушка? Мол, приболела, разум помутился, но впредь всё до грошика будет в казну отдавать.

Фёкла закивала, а Аристофан, тоже кивнув, подхватил сундуки под мышки и быстро вышел из комнаты. Я задумчиво почесал нос. Съесть еще чего-нибудь, что ли? Но получил тычок в бок от деда и удивленно взглянул на него.

— Иди, внучек, — зашептал он мне, — погуляй, покедова я тут за жизнь с матушкой-настоятельницей разговаривать буду, в грехах моих тяжких ей каяться.

Вот же седина в бороду! И чего он в этой страхолюдине нашел? Хотя, признался я сам себе, эта Фёкла, хоть и в возрасте, да и расплывшаяся, всё равно оставалась вполне привлекательной женщиной. Не для меня, конечно, но деда я понять мог.

Я поднялся, пробурчал что-то вроде "Пойду обстановку проверю" и покинул это любовное гнёздышко.

Потыкавшись немного по темным коридорам, я вышел на такой крытый балкон или галерею, не знаю, как правильно назвать, расположенный вдоль всего внутреннего периметра здания. Красиво, прямо как в старину. То есть о чем это я? Это и есть старина. Ну, все равно, красиво. Внизу во дворе, оставшиеся бесы перешучивались с хихикающими монашками, а больше никого и видно не было. Я медленно зашагал по этому балкону-галерее, с интересом разглядывая всё вокруг, а когда свернул в первый попавшийся коридор, вдруг столкнулся с какой-то монашкой. Столкнулись мы сильно, у нее даже шапка эта цилиндрическая, да и платок сверху или покрывало (ну не разбираюсь я в монашеских одеждах!), слетели. Я кинулся подымать их, а когда выпрямился, то замер, а сердце так сладко-сладко защемило. Большие синие, как летнее небо глаза приковали меня на месте, а когда я вырвался из плена этого взгляда, то обнаружил не менее прелестный курносый носик и пухлые губки на кругленьком личике и толстую длинную русую косу, высвободившуюся из упавшей шапки. Всё это чудо принадлежало невысокой, едва мне до плеча, девушке, которая, ойкнувши во время нашего столкновения, теперь с испугом смотрела на меня.