Целую, твой Франкенштейн. История одной любви

Шелли не распутничает. Нет. Он влюбляется в грезу о свободе, которую порождает его воображение при встрече с каждой новой женщиной. Оставаясь здесь физически, мысленно Шелли уже не со мной. Но я не возражаю. Я просто отворачиваюсь от него. С каждой новой смертью моего ребенка все труднее поворачиваться обратно. И даже сейчас, вынашивая дитя от Шелли, я не могу смотреть мужу в глаза, и мои объятия холодны. Мы спим в разных комнатах. Я слышу, как по ночам он, словно преданный пес, крадется к комнате Джейн. Нравится ли ей худощавое бледное тело, которое принадлежит скорее неземному духу, нежели человеку?

Тщательно рассмотрев себя в зеркале сегодня утром, я пришла к выводу, что все еще привлекательна. Моя рука замерла на груди. Прошлой ночью я решила пойти к Шелли. Однако его кровать оказалась пуста.

Каждое утро он катается на яхте вместе со своей новой «подругой» Джейн. Кстати, она и моя подруга. Джейн Уильямс. Ее дети носятся как угорелые. Я пытаюсь работать.

* * *

Я умоляла Шелли вернуться в Пизу. Толпы людей, рынки, церкви, река, хорошее вино в кожаных мешках, библиотека с выдачей книг на дом, кофе и сладкие печенья на площади с торговыми рядами, где продают мясо, хлеб и одежду. Там живут наши друзья из Англии. Я бы хоть немного отвлеклась. Увы, Шелли не хотел переезжать.

– Мэри, ты предлагаешь пуститься в новую авантюру? – с сомнением покачал головой он. Я видела, что мужу не терпится выйти в море. – Яхта меня буквально околдовала!

Шелли всегда нужно быть под действием чар. Когда-то его очаровала я, но это уже в прошлом. Как хочется сбросить оковы и вырваться из опостылевшей темницы!

Утром 1 июля 1822 года Шелли отправился на яхте «Ариэль» на встречу с Байроном. В карман своих любимых бежевых брюк Шелли положил томик стихов Китса. Он благополучно прибыл на место и написал Мэри, что вернется через неделю. Но так и не вернулся.

Вероятно, в заливе Специя разыгрался шторм, и яхта «Ариэль» из-за тяжелых мачт перевернулась. Плавать Шелли не умел.

Спустя несколько дней начавшее разлагаться тело поэта было выброшено на берег. В кармане брюк по-прежнему лежал томик Китса. Шелли было двадцать девять лет.

Итальянские власти настаивали, чтобы тела[104] погибших оставались там, где их обнаружили: на берегу, облитые известью, дабы избежать распространения инфекции. Я хотела, чтобы Шелли похоронили в Риме, рядом с могилой нашего сына. К сожалению, мне отказали. Тела сожгут на берегу. Разве не странно, как жизнь подражает искусству? Ведь после кончины своего создателя мое чудовище избрало для себя такую же смерть – в пламени погребального костра.

Сегодня 16 августа. От тела Шелли осталось лишь нечто отвратительное темно-синего цвета. Как ему холодно! Перенесите его поближе к солнцу! Слишком поздно…

Я убежала с Шелли почти восемь лет назад, однако помню все, как сейчас. Звезды в небе, словно бесчисленные шансы. Казалось, для нас нет ничего невозможного, мы всемогущие! Глядя на Шелли, я видела себя, будто в зеркале! Когда же оно успело затуманиться? Неужели это моя жизнь? Или она мне приснилась?

Из Пизы на огромном экипаже приехал Байрон – явился сегодня утром в черном шелковом фраке и бриджах и черном шейном платке.

– Мэри… – начал он, целуя мне руки.

Я старалась сдержаться, но мои ногти немилосердно впились в его ладони. Неужели все происходит наяву? Кто сочинил этот кошмарный сюжет? «Перепиши заново», – советовал Шелли, когда работа у меня не ладилась. И переписывая отрывок еще и еще, я постепенно приводила в порядок свои мысли и слова.

Увы, я не в силах переписать то, что случилось с ним. То, что случилось с нами. Наша история достигла конца.

Все кончено

Я не пойду на кремацию. Где бы ни был Шелли, он не имеет ничего общего с этим вздувшимся, изуродованным, полуразложившимся, облитым известью трупом. Ветер приносит дым сюда. Над морем повисла темная пелена. В ноздри проникает едкий запах гари. Я вдыхаю Шелли? В следующем месяце мой день рождения. Мне исполнится двадцать пять.