Цемах Атлас (ешива). Том первый

Набожно раскачиваясь, он в одиночестве помолился в уголке синагоги. Затем вошел в дом с видом посланника из Эрец-Исраэль, который не говорит по субботам о будничных вещах. Его отец уже спал, а хозяйка, по своему обыкновению, сидела на кухне, на скамейке у печки. В последнее время ее мальчик перестал приходить домой ночевать. Чтобы не опаздывать утром на работу, Нохемка оставался спать в домике при картонной фабрике. И все же Фрейда не ложилась спать. Она ждала квартиранта и смотрела на него с мольбой, безмолвно прося, чтобы он помирился с ее дочерью. Крейндл широко раздвинула занавески, высунула голову вместе с плечами, а ее постоянно искрившиеся злобой глаза на этот раз улыбались. Она кокетничала с ним и намекала, чтобы он зашел в ее альков. Увидев, что он отворачивает голову, она приставила ладони к уголкам рта рупором, как человек, пытающийся докричаться с противоположного берега реки, и что-то прошептала ему, что-то, чего он не разобрал и даже не хотел разобрать. Наконец ей надоело упрашивать его, и она с шумом задвинула занавески. Хайкл слышал, как она лезет через окошко во дворик, чтобы показать ему, что она может одна-одинешенька проводить время на скамейке под ивой. Он разделся под одеялом, чтобы хозяйка не увидела его в нижнем белье, и, как старый аскет, зажмурил глаза, произнося «Слушай, Израиль» перед сном.

Проснулся он со страхом и заметался, как дикий зверь в сети. Длинные голые руки обнимали его. Горячие сухие губы прижимались к его губам и не давали дышать. Крейндл уже легла было спать, но, опьяненная весенней ночью и взбешенная оскорблением, нанесенным ей тем, что возлюбленный больше не смотрит на нее, босиком, в одной рубашке, вышла из своей комнатки и бросилась его целовать, обнимать, кусать. Зубы ее клацали от страха, гнева и вымученной страсти. И все же она не забыла, что в той же комнате спал старый меламед, и прежде, чем броситься на кровать его сына, погасила лампу.

Через щели в закрытых ставнях сочился голубоватый свет. Хайкл видел возбужденное лицо Крейндл, ее черные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он попытался оттолкнуть ее, но она притиснула его своими костлявыми локтями и прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Молчи! Молчи!

Она вытянулась рядом с ним и прижалась к нему. Он чувствовал, как сердце бьется в ее груди. Ощущал ее жесткое, обжигающее тело. От страха, что отец может проснуться, его сопротивление становилось все слабее. Его тело уже горело вместе с телом девушки и дрожало в лихорадке вместе с ним. Опьянение смыло его разум, ее рассыпавшиеся волосы опутали его, как водоросли. Внезапно он услышал тихий голос. Фрейда стояла над дочерью, заламывая руки, и шептала:

— Сумасшедшая, что ты делаешь? Ведь его отец может проснуться.

Как молния вырывает на секунду из мрака покрытое тучами небо, так в мозгу Хайкла зажегся закат солнца в лесу, где он и Махазе-Авром беседовали и изучали первую мишну из «Бава мециа». Изо всех сил он спихнул Крейндл с кровати. Она встала на ноги и протянула к нему руки с искривленными пальцами, как будто хотела расцарапать ему физиономию.

— Обманщик! Просиживатель скамеек! — с горловым клокотанием прошипела она и выбежала в свою каморку.

— Лучше бы я уже лежала в земле, тогда моим глазам не пришлось бы видеть этих бед, — простонала Фрейда и выскочила на улицу.

Ешиботник сидел на своей кровати и прислушивался к тому, как Крейндл в своей каморке всхлипывала все сильнее, пока не зашлась громким, надрывным, визгливым плачем. Реб Шлойме-Мота сел на кровати и покачал головой. Чем громче плакала Крейндл, тем сильнее качал головой старик и тем сильнее он вздыхал от сочувствия к девушке и от позора, который обрушился на его голову из-за сына. Хайкл не мог этого больше выдержать. Он набросил на себя одежду, обулся, надел шапку, готовый бежать. Однако отец заворчал на него:

— Сын бунтующий и непокорный! Твоя мать должна была присутствовать при этом! Ей действительно стоит валиться с ног от тяжелой работы с корзинами, полными фруктов, чтобы содержать сына, изучающего Тору. Зайди к девушке и успокой ее!

Однако Хайкл выбежал на улицу и наткнулся на хозяйку, дрожавшую, стоя в легком платье. Он думал, что она тоже примется его ругать и требовать справедливости для своей дочери, но Фрейда протянула к нему руки с мольбой:

— Не переезжайте. Пока вы и ваш отец живете у нас, я такой же человек, как все остальные люди.

Он ничего не ответил и зашагал в гору, к синагогальному двору. Тоскливый и униженный плач Крейндл преследовал его, вырывая куски из его сердца. Он впервые слышал, как плачет эта злая девица. Хайкл остановился и оглянулся: куда деваться? В обеих синагогах темно. Если он отправится в странноприимный дом, где ночевал зимой, товарищи начнут расспрашивать его, почему он не ночует на съемной квартире. Хайкл присел на ступеньку синагоги и поднял воротник. Его клонило в сон, от холода судорогой сводило колени. Перед глазами в белом тумане качалась Синагогальная улица с двумя рядами домов.