Цемах Атлас (ешива). Том первый

Вокруг синагоги прогуливался Цемах Атлас. Сон к нему не шел: Хайкл-виленчанин попрекнул его, что он, директор ешивы и мусарник, не сумел отказаться от того, чтобы взять себе жену, которая ему не подходила. А теперь он уже может отказаться? Он не мог от себя отогнать мысль, что Азриэл Вайншток уже уехал собирать по всему миру пожертвования на ешиву, а его жена Роня, дочь резника, снова осталась одна… Цемах потер глаза, не привиделось ли это ему, не оборотень ли это, не черт ли. На ступеньке синагоги сидел виленчанин, скорчившись от холода. Увидев директора ешивы, он вскочил, и они уставились друг на друга. Цемах сразу же понял, что либо ученик убежал со своей съемной квартиры, либо он с самого начала не пошел туда спать, чтобы не сталкиваться с испытанием. Он обнял Хайкла за плечи и заговорил с ним с такой преданностью, словно отыскал своего младшего брата.

— Сегодня ночью вы переночуете у меня, а завтра мы найдем для вас другую квартиру. Если хотите, вы можете вообще переехать ко мне. В моей комнате у портного реб Исроэла стоят две большие кровати.

— Нет-нет, я не хочу, — ответил Хайкл, дрожа от холода, а поскольку он был в полусне, то рассказал директору ешивы то, чего не рассказал еще даже отцу. — Я все равно перееду с этой квартиры на смолокурню к Махазе-Аврому. Он сказал мне: «Я хочу, чтобы мы занимались изучением Торы вместе». Будущей зимой я тоже буду у него учиться.

Директор ешивы долго молчал. Затем снова обнял ученика за плечи и заговорил с ним доверительно: пока что он не нуждается в гениальном учителе, он нуждается в среде хороших и набожных товарищей в ешиве. Если он будет сидеть в большом городе, а не в окружении сынов Торы, он будет перемолот. Хайкл ощущал над собой бороду реб Цемаха, как кусок теплой шерсти. Однако он ответил по-мальчишески нетерпеливо, что Вильна его не перемелет. Он будет есть дома, а не за чужими столами, и учиться станет у Махазе-Аврома.

— Хорошо, хорошо, еще посмотрим. Во всяком случае, сегодня вы можете переночевать у меня? — попросил его директор ешивы.

— Нет-нет, я не хочу! — воскликнул ученик и пошел к берегу реки, как будто из страха оказаться в долгу перед директором ешивы за его гостеприимство, как он оказался в долгу перед своей квартирной хозяйкой и ее дочерью.

Глава 18

Хайкл лежал больной. Он простудился, потому что шлялся всю ночь по улице. Хозяйка напоила его чаем с малиной, чтобы сбить температуру, давала процеженный отвар ромашки, чтобы полоскать воспалившееся горло, и пихала ему в уши вату, смоченную в растительном масле. На третий день больной проснулся, обливаясь потом, но больше не чувствуя рези в ушах. Опухшее горло тоже пришло в порядок. Реб Шлойме-Мота сидел за столом, глядя в книгу. Он был все еще зол на сына, что тот целую ночь бродил по улице и простыл. Раньше он шалил с девушкой, а тут вдруг стал праведничком. Хайкл спустился с кровати, чтобы омыть руки и вернуться обратно помолиться. Он едва успел наложить филактерии, когда из соседней каморки, загороженной занавесками, донесся голос Крейндл:

— Он заболел, чтобы отделаться от меня!

Мать в алькове умоляла дочь говорить потише. Поэтому Крейндл нарочно говорила все громче, так, чтобы было слышно во второй комнате: старик может оставаться здесь жить, но его сынок должен съехать немедленно. А если старик не может обходиться без своего сыночка, тогда пусть оба убираются.

— Не дождешься! Пока я тут хозяйка! — набросилась Фрейда на дочь. Крейндл вбежала из алькова в комнату, чтобы поставить мать в неудобное положение перед квартирантами.

— Сластена! Ты тратишь присылаемые доллары на сахарное печенье, а сестре пишешь, что тебе денег на хлеб не хватает! Пусть его ноги здесь больше не будет! — крикнула она, ткнув пальцем в Хайкла, и выбежала на улицу.

— Пусть твой папенька, живущий с деревенской иноверкой, тебя содержит! Иди, нанимайся в служанки. Пока что я тут хозяйка! — стукнула себя Фрейда в сухую грудь и выбежала вслед за Крейндл на улицу.

Хайкл сидел в филактериях на голове и на руке, пришибленный тем, что ему пришлось услышать, да еще посреди молитвы. Из-за спины его пикой уколол отцовский голос:

— Ты должен был раньше думать, что делаешь. Видишь, что ты натворил?

Сын стремительно повернулся к отцу, придерживая филактерию на голове, чтобы она не упала:

— Ты виноват! Я переехал сюда, чтобы у тебя была бесплатная квартира. Теперь надо мною смеются все местечковые, а ешиботники даже не смотрят в мою сторону. Я больше не буду ходить есть по субботам в дом, в который мне назначено, а в будние дни — на кухню ешивы.

Реб Шлойме-Мота обоими локтями уперся в раскрытую книгу и издевательски пошлепал губами:

— Очень хорошо. Я всегда считал твою поездку в ешиву кривой, как кочерга. Поедешь назад домой и станешь ремесленником. Тогда у твоей матери будет больше радости от тебя, чем сейчас.