Цемах Атлас (ешива). Том первый

Никто из товарищей Герцки не лазал лучше него через садовый забор, чтобы нарвать фруктов с деревьев. И сейчас он тоже проворно и ловко, как обезьяна, сперва одной, потом второй рукой схватился за край верхней полки и приподнялся. Там лежали связки сушеных яблок и груш для компота. Герцка даже забыл о страхе, постоянно клевавшем его в затылок железным клювом. Он уперся локтями в углы полки, а голову засунул по плечи в шкафчик. Пальцем Герцка разорвал связку сушеных груш. Он собирался снять десять-двенадцать ломтиков, а оставшиеся завязать обратно. Но слишком сильно двинул локтем, и груши посыпались вниз. От страха нашуметь он попытался одной рукой подхватить падающие фрукты — и упал на стол, перевернулся и свалился со стола на пол. Он остался лежать на полу, не смея пошевелиться, как будто неподвижность могла еще помочь ему и сделать так, чтобы в других комнатах не услыхали грохота. Неожиданно ему пришло в голову выбежать из дома в одной рубашке и так бежать до самого постоялого двора, к главе валкеникской ешивы. Он еще пытался убежать в своем воображении от босых ног, шлепанье которых уже слышал из спальни. Спустя мгновение на кухне стоял отец в подштанниках и спокойно курил. То, что он курил и молчал, сразу же погрузило Герцку в какой-то стылый покой. Он понял, что отец не спал, а прислушивался.

Вова посмотрел, на что он наступил, и поднял пару сушеных груш. Из ранца он вытащил пригоршню сахарных брусков. Вова тихо рассмеялся и присел на стул. Босой, в подштанниках, с растрепанной бородой, облитый голубоватым светом, проникавшим через окно с улицы, он выглядел покойником с кладбища. Он, не зажигая огня, лениво курил и рассматривал байстрюка Конфрады, лежавшего на полу, свернувшись, как бублик.

— Зачем тебе надо было воровать? Если бы ты попросил у меня, я бы дал тебе то, что ты хочешь и сколько хочешь, — вздохнул Вова.

Герцка не ответил, что отец лжет. Отец всегда жалел для него сладостей и говорил, что жалеет не из жадности, а потому, что терпеть не может его маменькиного характера: она тоже была сластеной. Если мачеха давала Герцке яблоко, сливу или кусок лекеха, то остерегалась, как бы отец об этом не узнал.

— И ты совсем не боялся, что с тобой случится после того, как я узнаю о краже? — допрашивал Вова сына с каким-то уютным любопытством. — Может быть, ты не боялся потому, что собирался убежать?

Ясно понимая, что прежде, чем отец примется его бить, он должен узнать правду, чтобы ему стало еще больнее, Герцка ответил, что собирался убежать в валкеникскую ешиву.

— Ешиботник-вор? — удивился Вова — могло показаться, что он разговаривает не с сыном, лежавшим черным пятном на залитом голубым светом полу, а с собственной тенью. — А глава валкеникской ешивы знал, что ты хочешь убежать? Он тебя уговорил?

Герцка снова ответил с мстительной радостью, чтобы отец знал, что все против него: да, глава ешивы уговорил его убежать, и даже Хайкл, сын меламеда, его уговаривал. Однако и отец не хотел доставить сыну удовольствия поражать его своими ответами. Он рассмеялся: он знал, что байстрюк Конфрады захочет убежать. И он понял также, что этот дикий еврей из Валкеников будет его уговаривать и помогать ему. Вова поднялся со стула и пнул сына ногой, чтобы тот встал.

Герцка встал и не чувствовал боли в ушибленном теле, пока не ощутил на своем затылке холодной руки отца и не содрогнулся от ужаса. От страха он всхлипнул и хотел заплакать. Вова сжал своими железными пальцами оба его уха и велел молчать, чтобы не разбудить Миндл. Герцка замолчал и позволил отцу вести его. Вова провел сына через столовую и остановился рядом с ним в узком коридоре, где находился вход в каморку без окон. Там стояли мешки с картошкой, перевернутый стол, поломанные стулья, а на полке лежала пасхальная посуда, завернутая в солому и накрытая сверху полотном. В каморке было темно и нетоплено.

— Вот тут ты будешь у меня лежать и мерзнуть, пока мне не надоест. Может быть, я дам тебе поесть, как вору, который сидит в остроге, а может быть, оставлю тебя подыхать с голоду. Если будешь кричать, я свяжу тебя по рукам и ногам, а рот заткну тряпкой.

Босого и в одной рубашке он затолкал Герцку в кладовку и запер ее дверь ржавым ключом, торчавшим в большом врезном замке. Вова вернулся в спальню и улегся в постель, дрожа от холода. Он не знал, спит ли Миндл и ничего не слышит или же только притворяется. Во всяком случае, теперь он сможет спокойно проспать до утра. Он не выпустит Герцку, пока этот дикий еврей и его компания не уедут. Его все еще знобило даже под теплым одеялом, и он подумал о сыне, мерзнущем там, в темноте, без подушки и одеяла. Однако ничего не случится, если он померзнет одну ночку. Такие, как он, переживают все.

Глава 7