Хайклу показалось, что ребе, сидевший на лежанке с талесом на плечах и в высокой ермолке на голове, с кудрявой бородой и заострившимся носом, выглядит как большая птица, сидящая на дереве. Хотя его птичий облик был веселее и миролюбивее внешности директора ешивы реб Цемаха, он фактически намного жестче и строже него. Хайкл не мог забыть последних слов реб Цемаха, которые он сказал ему, — о том, что Махазе-Авром еще более велик, чем люди о нем думают, но для него он не ребе. Хайкл рассказал об этом отцу, когда реб Шлойме-Мота уже поставил одну ногу на телегу, отвозившую пассажиров к валкеникскому вокзалу. Старый меламед повернулся к сыну:
— В этом сумасшедший мусарник прав. Видно, он знает тебя лучше, чем твой нынешний ребе.
В то же мгновение квартирная хозяйка Фрейда Воробей высунула голову в окно и пожелала квартиранту счастливого пути. Выйти на улицу, чтобы попрощаться с реб Шлойме-Мотой, Фрейда постеснялась: последняя пара туфель, которую она носила, порвалась как раз с приходом осени.
После отъезда отца у Хайкла больше не было причин ходить в местечко. Блуждать по лесу и трубить в шофар ему тоже надоело. Поэтому он сидел, скучая, на смолокурне и выглядывал из окна дачи, как будто это было окно тюрьмы. Низкие тучи, теснясь, наползали друг на друга. Время от времени брызгал дождь, но сразу же переставал, до настоящего ненастья не доходило. Сестра ребе в такие по-осеннему тоскливые и сырые дни тоже не хотела сидеть на даче. Однако ей пришлось ждать, пока ее приболевший брат немного придет в себя, чтобы можно было ехать. В субботу утром, за неделю до Новолетия, Махазе-Авром пошел помолиться в миньяне к управляющему картонной фабрикой. Вечером после гавдолы он сказал дома, что идет в местечковую синагогу на первое чтение «Слихес»[97]
. Надел тяжелое пальто, глубокие калоши и взял в руку палку. Хайкл прихватил зонтик. Они вышли со смолокурни в половине одиннадцатого с таким расчетом, что даже если прогулка в местечко займет час, они все-таки успеют прийти в синагогу за полчаса до того, как начнут читать «Слихес».Глава 16
Было ветрено и темно, но дождь не начинался. Чтобы не заблудиться в потемках, ребе и его ученик шли по лесу не по протоптанной узкой тропинке, а по широкому песчаному шляху, тянувшемуся вдоль высокой стены деревьев. Они уже прошли часть пути, когда вдруг загремел гром. Молния словно освежевала кусок неба и осветила облака, сталкивавшиеся между собой головами, как огромные разъяренные животные. Раскаты грома раздавались все чаще, будто скатываясь вниз по трескающимся каменным ступеням. Молнии беспрерывно пропарывали тучи, словно весь лес со всеми его стволами, корнями и ветвями огненно отражался в небе. Густой колючий дождь яростно обрушился на землю. Хайкл раскрыл над головой ребе зонтик, но дождевой поток в одно мгновение промочил натянутую материю.
— Евреи из миньяна говорили сегодня утром во время молитвы, что пойдут на «Слихес» в местечко. Мы тоже обязательно должны туда пойти, чтобы не сказали, что я пренебрегаю общественной молитвой, — пробормотал реб Авром-Шая и перешел на другую сторону дороги, под защиту леса. Однако даже сквозь густые хвойные ветви вода стекала потоком на голову. К тому же реб Авром-Шая боялся, как бы молния не ударила в какой-нибудь ствол, рядом с которым он проходил. Поэтому он отошел от деревьев и снова вернулся на шлях. Хайкл, вытянув обе руки, держал в них раскрытый зонтик, который ветер пытался у него вырвать. Проволочки изогнулись, железные прутья продырявили шелк, дождь хлестал прямо по лицу. Вдруг молния, как летящая зеленая змея, прыгнула над их головами, и Хайкл от испуга выпустил из рук зонтик. Ветер в то же мгновение подхватил его и понес, как большую черную летучую мышь.
— Из зонтика получилась тряпка, не стоит его искать, давайте вернемся, — просопел промокший и заляпанный грязью ученик.
— До местечка идти уже ближе, чем возвращаться на смолокурню, а дождь ослабевает, он сейчас перестанет, — ответил Махазе-Авром печально и задумчиво, как будто вокруг было солнечно и тихо, а он искал заросшую могилу на кладбище. С неба снова полыхнуло холодным светом, и ученик увидел ребе, стоявшего под дождем с закрытыми глазами, с покорностью опираясь на трость. Хайклу казалось, что и директор ешивы все еще стоит в лесу там, где он стоял, выйдя со смолокурни, и что это он вымолил у Бога бурю, когда Махазе-Авром пойдет на первое чтение «Слихес». А Махазе-Авром знает об этом и с любовью принимает бурю.