Цемент

— Я пришел сюда не для того, чтобы спорить и препираться с вами, товарищи. Все требования ваши, которые будут предъявлены через ваших представителей, через ваши органы будут удовлетворены. Организованно отправляйтесь по своим местам. Знайте, что каждый прогульный час в эти тяжелые дни для республики наносит непоправимый ущерб на хозяйственном фронте. И вина будет падать только на вас. Вы не смоете позорного пятна, которое вы накладываете на наш пролетариат. У него слишком много боевых подвигов, чтобы он мог снести этот позор. Не сами вы пошли на это унизительное выступление. Это — дело отдельных склочников. Я знаю этих смутьянов. Вот он — только что выступал передо мною — Жук. Я отдам приказ об его аресте.

Не успел кончить Бадьин, Жук, весь всклоченный, бледный, запрыгал около Бадьина и закричал:

— Неправда!.. Неправда!.. Товарищи, это — ложь… Я не могу терпеть этого, товарищи…

Оглушительный рев оборвал крики Жука. Толпа зашаталась, замахала руками, и казалось: пройдет мгновение — и у стены, около двери, разразится бешеный самосуд.

— Бей их!.. Катай, волоки!.. Наш Жук!.. Давай в головку Жука!.. Жук!.. Жук!..

Бадьин по-прежнему стоял на верхней ступеньке крыльца и невозмутимо смотрел на ревущую толпу. Он смотрел не мигая и ждал; пройдет еще несколько мгновений — и люди надорвутся, осядут и успокоятся.

Но он не дождался; помешал Лукава. Он вбежал на крыльцо, встряхнул черной шевелюрой и поднял успокоительно руку:

— Товарищи, внимание! Стойте смирно и слушайте!..

Толпа замолчала, отхлынула назад и в стороны по мостовой.

— Лухава!.. Сейчас Лухава всем шкуру сдерет… Крой!..

Лухава заговорил просто, по-свойски, с обычной горячностью:

— Какого черта вы здесь дурака валяете, товарищи? Топоры — за поясом, сумки — на плечах, а одежда и обутки растут на деревьях. Это, товарищи, — прибаутки, а дело выходит такое: через час выступаем. Сбор у совпрофа. Продукты грузятся на подводы. Партком выделил на заведование снабжением товарища Жука. Прозодежда выдается по одной паре. Весь состав райлеса — к черту под ноготь!.. Стройся рядами и — шагай дружно за Жуком!.. Командуй, Жук!..

Толпа забушевала у крыльца, и Лухава залетал в воздухе, размахивая руками и ногами. Когда утихомирились и построились в ряды, Лухава махнул рукой, и все пошли по улице — к набережной.

Бадьин и Лухава стояли у стены совнархоза и беседовали, как задушевные друзья, но глаза их обжигали ненавистью друг друга.

— В свое время я уже сообщал куда следует о вашем головотяпстве с ущемлением. Этому мальчишеству надо положить конец, милые товарищи. Какими полномочиями пользовались вы, разрушая без постановления исполкома аппарат райлеса? Об этом опять будет сообщено краевым органам, и я сумею поставить вас на свои места.

Лухава улыбнулся вприщурку, и колючие искорки в дрожали и смеялись.

— Бюрократ!..

2. Упрямым шагом

Из окна заводоуправления видно, как перед клубом «Коминтерн» комсомольцы и комсомолки, голорукие, голоногие, в трусах, проводят часы физкультуры. А в воздушной дали, в кратерном взлете гор, из невидимого дна воронки до вершины перевала, ввысь на восемьсот метров, натягивается рельсами бремсберг, И сверх и вниз, навстречу друг другу, минуя друг друга, приближаясь и удаляясь, ползут две вагонетки. Издали они — маленькие, как черепахи, и скользят по рельсам медленно и плавно: пять минут — вверх, пять минут — вниз, а встречаются опять через четверть часа. Вверх — пустая, вниз — с дровами. Видно, как машут спицами колеса на электропередаче, в разных наклонениях и пересечениях. И от перевала до электропередачи, по пологому спуску, поперек горы, по разработанной дороге, подъезжают и отъезжают грузовики и телеги.

Глеб целые дни проводил в заводоуправлении. Спецы, давно уже присланные из совнархоза, все еще не изучили сложной системы хозяйства. Все они были прилизаны и бледны от опрятности, все — бритые по-английски, А что они делали за своими дубовыми бюро, почему говорили в полуголос и полушепот — трудно было понять. Они оглядывали Глеба (так его оглядывали и в совнархозе), а на его вопросы отвечали странными словами, сквозь дым папиросы. Глеб не понимал их, а слышал отчетливо только одно слово, которое возненавидел давно: промбюро.

На ячейке по его докладу решили: потребовать подробный доклад заводоуправления на общем собрании рабочих. Сам же Глеб до изнурения изучал положение дел — взвалил на себя добровольную каторгу — разобраться в цифрах, в нарядах и планах. Он обалдел в первые дни, и работа пропала впустую — ничего не понял в мусоре цифр и таблиц. На вопросы учтиво отвечали бритые спецы, умело скрывая насмешку и презрение вприщурку. И с этими бритыми спецами Глеб сам был учтив, сам говорил в полуголос и в полушепот и задавал дурацкие вопросы, которые вызывали у них улыбку, а другие вопросы, над которыми думал по ночам, тревожили спецов, ставили их в тупик, и они отвечали только одно:

— Промбюро… Совнархоз… Главцемент… СТО…