Цена

Ромуальд Кортонь, директор кинотеатра в Руднике, по образованию театровед, а по политическим убеждениям и по партийной принадлежности - эндек (член Национал-Демократической партии). Физических недугов у Кортоня было мало - ну разве что если считать недугом плоскостопие и веснушки, за то психических - масса, причем, ежедневных, вызванных борьбой за победу национальной идеи. Перед водой такая победа не осуществилась, поскольку "социал" Пилсудский затмил националиста Дмовского, а во время оккупации победа тоже как-то запаздывала, ведь, кроме немцев эндекам палки в колеса вставляли и партнеры-конкуренты, то есть, Армия Кракова. Резидент партизанского движения националистов (NSZ - Национальных Вооруженных Сил) в Руднике, ротмистр Кортонь, будучи стойким патриотом, считал, что хотя в Польше проживает столько же глупцов, как и в каждой другой стране, но иностранные глупцы это беспросветные дураки, поскольку польский болван имеет в крови щепотку врожденного шовинизма, так что, когда он массово прийдет в себя - национальная идея тут же победит.

Доктор Богуслав Хануш, заместитель главного врача городской больницы. Человек этот, когда носил белый халат, то импонировал деловитостью и энергией, но вот одетый "по-гражданскому", в костюм, домашний халат или пальто, казался мямлей, хотя сохранял внутри (правда, несколько в сонливом состоянии) ясный и острый ум, а так же способность (или же готовность к такой способности) к глубокому анализу и тонкой формулировке очень метких выводов. Охотнее всего, по-французски. Французский язык, созданный для бесплодного философствования и для того, чтобы придавать оскорблениям рафинированную форму, словно ядовитые духи, Хануш любил не за это, но за прозу Бальзака, которую постоянно перечитывал и изучал. Особое удовольствие он получал, сравнивая переводы книг Бальзака, сделанные Боем, с оригиналами - чтобы вылавливать ошибки. Во дворец графа он прибыл усталый и в состоянии стресса - в этот день у него было четыре операции, одна не удалась.

Магистратор Роман Малевич, пенсионер, которого "магистра тором" или "советником" называли по галицийской привычке. Хотя он давно уже не занимал никакой должности, в Руднике Малевич пользовался авторитетом, сравнимым, разве что, с авторитетом бургомистра. Он был старейшим участником заседания; уже перед войной он выглядел настолько по-стариковски, что мог бы поддерживать вечно дырявый школьный бюджет: желая показать детям, что такое "историческая памятка", не нужно было бы организовывать дорогостоящих экскурсий по развалинам замков и монастырей - достаточно было бы позвать этого старца с лицом, перепаханным глубокими морщинами, и с печеночными пятнами. Малевич был древним рыцарем, и старость не отобрала у него этого. Он принадлежал к тем немногочисленным людям, которые - когда судьба столкнет из с сук иным сыном - обладают храбростью сообщить сукину сыну (причем, "в первых строках своего письма"), что они о нем думают.

Учитель Збигнев Мертель, заместитель директора садово-огородной школы в Руднике (все другие школы в городе немцы ликвидировали, как излишние для унтерменшей славянского происхождения). Он был намного моложе Малевича, но уже носил приличную лысину, явно недовольную теми остатками волос, что окаймляли его квадратную голову словно терновая корона. Настоящую терновую корону он мог получить в любой момент - было бы достаточно, если бы немцы узнали, что он офицер довоенной Двойки (Второго Отдела Генерального Штаба, то есть - разведки), а в настоящее время - резидент АК в Руднике. Все тайны крупнейшей и чаще всего кусающей оккупантов "лесной банды" любельского региона имели прописку под черепом и под половицами дома капитана Мертеля, преподавателя тайников опыления, прививания, пересаживания и полива цветочной флоры.

Старший сержант Станислав Годлевский, самый младший из всех собравшихся. Не будучи ни калекой, ни карликом - с самого рождения он был уродом, поскольку обладал телом борца-тяжеловеса и маленьким, женским личиком. На каждый день он пользовался языком, соответствующим телу, но не лицу - языком, далеким от академических канонов, но и от сленга напомаженных сопляков, гордящимся диалектом "а-ля братва". Этот жестокий жаргон проституток и бандитов, "феня" грязных денег и острых "пик" не слишком годился в контактах с начальством и нормальными гражданами, поэтому Годлевский научился языку, который подходил и для церкви, и для детского сада, хотя запас слов имел скромненький. Его все любили, поскольку, будучи "синим мусором", он охотнее служил землякам, чем оккупантам, частенько рискуя собственной головой, и при этом не кладя слишком много в собственный карман, хотя, кроме жены и детей, имел на содержании старенькую мать.