Цена

- Почему же Начальник[10] суеверий этих не осуждал? - спросил Седляк.

- Потому что простаки с карточками шли в огонь, как на танцы, - объяснил Малевич.

- Веруя в силу Божью, ведь это "Бог пулю несет", ведь правда, уважаемый? - зацепил ксендза Гаврилко профессор Станьчак. - Вот и Бедной Зоське от Господа Бога досталось, я прав?

Гаврилко покачал головой, то ли с отрицанием, то ли с сожалением к глупой зацепке. Но Станьчак никак не желал отступать:

- Пан ксендз сегодня в парадном мундире, даже посмотреть приятно!... Но еще приятнее было бы видеть пана ксендза в фиолетовом или пурпурном одеянии[11], вот только пан ксендз никак повышения не дождется. Неужели епископу чем насолили, а?

- Не нужны мне земные чины, профессор, - объяснил Гаврилко. - Работы с паствой Божьей мне хватит, чтобы возвыситься до Царства Небесного.

- Может хватит, а может и нет, пан ксендзик. И, возможно, именно сегодня оно и проявится… Чтобы возвыситься, необходимо иметь амбиции подъема по иерархической лестнице, а уж отсутствие таких амбиций - это просто изъян.

- Церковь видит это иначе, не столь по-земному, - ответил священник.

- Неужели? Тогда почему же князья Церкви дерутся за церковные должности или за папский трон?

- Я знаю шикарный анекдот на эту тему! - трубным голосом заявил Кортонь. - Слушайте! Едут в поезде еврей и молоденький викарий. Сидят друг напротив друга. Вдруг еврей спрашивает: "Если пан ксендз получит повышение, то кем станет?"

"Могу стать настоятелем прихода", - отвечает викарий.

"А потом?" - спрашивает еврей.

"Потом могу стать каноником".

"Ну а еще позже?"

"Позднее могу стать прелатом".

"А что дальше?"

"Дальше, если бы у меня имелись выдающиеся заслуги, то могу сделаться епископом".

"А еще выше можно?"

"Да, можно. По воле Святого Отца я мог бы стать кардиналом".

"Этот ваш Святой Отец - папа римский, я правильно говорю? Это он всей вашей церковью управляет, так?"

"Да, всей".

"Ага, это было бы повышение, пан ксендз! Ну а еще выше?"

Викарий отрицательно качает головой.

"Выше уже нельзя. Не могу же я сделаться Господом Богом …"

А еврей на это:

"Ну почему бы и нет. Одному нашему мальчику удалось"

Громовой хохот перебил адвокат Кржижановский:

- По Словацкому, одному из наших достанется Апостольская Столица…

- Неправда, пан адвокат, - возразил Малевич. - Юлик Эс пророчил "славянского папу", а не польского. Что не исключает поляка, но может быть и чех, и…

В этот момент камердинер Лукаш вкатил в зал коляску с графом. Гости умолкли и встали, приветствуя хозяина.

- От всего сердца приветствую вас и благодарю за то, что вы прибыли, - сказал Тарловский. - Можешь идти, Лукаш… Садитесь, господа. Ешьте, пейте. Надеюсь, вы мне простите, что я принимаю вас так по-простому, но дело… очень важное… возникло неожиданно, и моя кухарка не успела приготовиться, хотя знаю, она там готовит что-то горячее, которое подадут позднее…

- Ну что же вы, пан граф, да в нынешние времена это и так… - подлизался Брусь.

Тарловский, морща бровь, указал на свободный стул:

- Пан Бартницкий… как, решил не приходить или запаздывает?

- Он немного опоздает, - пояснил доктор Хануш. - Заканчивает какое-то срочное дело, и он попросил попросить у вас прощения от своего имени.

- Ладно, ждать не будем, у нас мало времени, - принял решение хозяин. – Господа, перехожу к делу. Я пригласил вас, наиболее уважаемых граждан Рудника, поскольку, как вам наверняка известно, гестапо арестовало десять…

- …наиболее уважаемых граждан Рудника, - перебил его профессор Станьчак, в голосе которого совершенно не чувствовалось сарказма, но замечание и так было саркастичным в силу своего содержания.

- Именно. Но кое-что тут сделать можно. Имеется в виду трудное, очень сложное решение, которого я самостоятельно принять не мог – поэтому и пригласил всех вас. Начальник гестапо, Мюллер, сделал мне некое предложение… Я беседовал с ним несколько часов назад. Мюллер согласился выпустить четырех арестованных, но за выкуп.

- Почему только четырех? – спросил Годлевский.

- Этого я не знаю. По-видимому, опасается своего начальника. Всех же он отпустить не может, а заработать охота, вот и посчитал, что с четырьмя все пройдет. Но ведь четыре – это больше, чем ничего, так, господа.

- Сколько же он хочет взять? – спросил Кортонь.