Читаем Цена полностью

- Хеленкой Мнишковной, Зосей Налковской или Марыней Домбровской[23]? Ой, сколько же там о сердце и о нежных чувствах! – фыркнул Станьчак. – Или стишата Павликовской-Ясноржевской!... Традиция очень долгая, Пилюлькин. Начиная с средневекового "Roman de la rose" бабы непрерывно кудахчут, что самое важное – это сердце, а не хер. Тем временем, всегда и повсеместно типа с большим сердцем они отталкивают в пользу типа с большим хуем, пускай тот будет профессиональным убийцей или людоедом…

- По-видимому, это отрыжка после неприятных похождений в молодости… - шепнул адвокат на ухо графу, прикрывая рукой рот.

- …Они клеятся к самым большим сволочам и прощают им каждую низость, при условии, что те трахают их, как следует. И это все, что можно сказать о женской впечатлительности, Пилюлькин, так что такая литература меня не интересует. Бабы врут, - закончил свой спич Станьчак.

- По словам людей вашего покроя, лгут только женщины! – нанес удар Брусь.

- Да нет, Пильюлькин, не только. Но когда мужик врет – он врет, когда же говорит правду – то говорит правду; они же, даже если случайно говорят правду – все равно врут. Из любви они сделали главное царство в свете, а из сердца – скипетр этой державы. Реальность отрицает это, ибо реальное царство, которое женщины знают – это держава, в которой скипетром является хер. Пенис, фаллос, член, хуй – это единственный аргумент, благодаря которому можно договориться с женщиной; это исключительный язык, который женщина понимает.

Совершенно неожиданно, Станьчака поддержал Годлевский:

- Я согласен с профессором, поскольку "девочки" делают то, что им нравится.

Ксендз не понял жаргона:

- Какие девочки, сын мой?

- Я говорю про тех… ну, про блядей, что ходят в город для Зыби, простите, пан ксендз.

- Я тоже разделяю мнение пана профессора и пана старшего сержанта, - прибавил Клос. – Конечно, может быть и такая проститутка, которую каким-то образом заставили, и она поэтому несчастлива, и в связи с этим страдает – но это уже совершенное исключение. Этот Зыга вовсе не виновник и не кровопийца…

- Он обычнейший профессионал, а если бы он не делал того, что делает, этим занимался бы кто-то другой, - сказал Станьчак. – Благодаря данной профессии, у нас меньше изнасилований, поскольку это занятие канализирует звериную суть самцов. Гораздо хуже, что оно канализирует глупость самцов, отсюда и вечное кудахтание о бедности, которая заставляет заниматься проституцией, и о том, что каждая проститутка тоскует по совершенно иной жизни.

- А разве это не так? – уперся Брусь. – Господа, скажите, разве это не так?

Станьчак, сочувствующе, глянул на него.

- Все с точностью до наоборот, дядя! Многие "приличные" мечтают о том, чтобы сделаться платной курвой, ибо после нескольких лет супружеской скуки им кажется будто это чертовски возбуждающе и интересно, как любой запретный плод.

Философа поддержал журналист:

- Перед войной, еще до того, как я стал редактором "Курьера", в редакции "Голоса" была у нас сотрудница, которая делала репортажи о проститутках, среди них была и парочка интервью. Она даже подружилась с некоторыми блядушками. Когда начинала, то думала то же самое, что и пан Брусь – будто бы это бедность заставляет…

- Заставляет, гонит! – стоял на своем Брусь. – Так оно есть на целом свете!

Смертельный удар аптекарю нанес врач:

- Нет, пан магистр… Эти падшие женщины и девицы иногда лечатся в нашей клинике, оттуда я их знаю, и мне известно, как это выглядит… Действительно, главной причиной этого занятия является не бедность.

- Естественно! – восторжествовал Станьчак. – Взгляд на бедность, как на бордель-маму проституции это предрассудок девятнадцатого века, освещенный книжками для кухарок!

- Замечательно, пускай будет по-вашему, господа! – рассердился Малевич. – Но скажите: как это связано с нашей проблемой? Зачем вся эта болтовня о женщинах? Если этот Зыга их вынуждает, то выдача его Мюллеру будет нормальным делом, так? Но если они сами слетаются к Зыге, тогда мы его пощадим, правильно?... Иногда мне кажется, будто я не дома у пана графа, но в сумасшедшем доме… И даже вы, пан доктор!

- А что я, что я? – стал отнекиваться Хануш. – Не я начал эту странную разборку! Но раз уже зашел такой разговор, я вмешался, поскольку считал, что проблема для вас важна. Я поддержал то, что выдал нам профессор Станьчак о природе женщин, поскольку он был прав – эта конкретная особенность женщин определяется не бытием, а инстинктом. Ломброзо посвятил данным женским склонностям одну из своих научных работ. Именно благодаря этому инстинкту в мире проституция и процветает, а не в результате бедности, принуждения или цинизма сутенеров.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза