Цена

- Благодаря этому инстинкту, но еще и благодаря спросу, ведь без спроса нет и предложения, - дополнил Клос, желая похвастаться и своей эрудицией: - За сто лет до профессора Ломброзо то же самое писал и великий практик, прекрасный знаток женщин, маркиз де Сад. Мы печатали в "Курьере" статьи по этой теме. Сад писал, если только я хорошо запомнил, что "у женщин намного более сильные склонности к сладострастию, чем у мужчин".

- Вот оно как! – кивнул Станьчак.

- Выходит, для вас, пан профессор, и для вас, пан редактор, авторитетом уже является творец садизма?! – вскипел ксендз Гаврилко.

- Не делайте самого себя смешным, маркиз де Сад никогда не был творцом садизма! – запротестовал журналист.

- И не встречайте, когда речь идет о прекрасном поле, ибо, что может пан ксендз знать в этом вопросе? – добавил философ.

- Я исповедую женщн, потому знаю, что…

- Эй, попик, нечего выдавать тайны исповеди! Ведь исповедникам такое запрещено!

- Я всего лишь хотел сказать, что знаю…

- Пан ксендз не знает даже, как женщина сложена, разве что вы осмотрелись в момент собственного рождения! – снова перебил священника Станьчак. – Но это все мелочи по сравнению с тем, что вы не знакомы с церковными текстами.

- Священное Писание и отцы Церкви трактуют каждого одинаково, и женщину, и мужчину! – заявил Гаврилко.

- Быть может, какие-то писания и отцы каких-то там Церквей – да, но не отцы той Церкви, к которой принадлежит пан ксендз!... "Женщина – вот причина всяческого зла"; "Женщина – это животное несовершенство"; "Женщины – это безбожные фурии похоти"… И знаете, пан ксендз, кого я процитировал? Епископа Максимума Тувинского, святого Фому Аквинского и Тертулиана! Каждый из этих святых отцов разделял мнение язычника Гесиода, что "Женщина есть чумой, с которой мужчины должны жить; она – чудовищное искушение с мозгами суки и с воровской натурой"…

- Ну вот, перед нами ходячая антиженская энциклопедия! – усмехнулся (снова криво) Седляк.

- А это привилегия читающих людей, дорогой мой почтмейстер! Учтя мнение церковных авторитетов, которых я процитировал, предлагаю, господа, вместо четырех самцов отдать Мюллеру на заклание четыре бабы. Что вы на это?

- У меня другое предложение, - заявил Брусь. – Я предлагаю сдать пана профессора на лечение. Возможно, купание в холодной водичке ему поможет!

- А почему не в святой, пан магистр? – спросил Седляк. – Если понадобятся обряды по изгнанию дьявола – пан ксендз у нас имеется.

- Я хочу сказать, - объяснил Брусь, - что этот человек издевается над человеческой жизнью.

- Не над человеческой жизнью но над этим шабашем, милостивый пан, - пожал плечами Станьчак.

- Не было бы никакого шабаша, если бы вы, профессор, были более серьезны, когда решаются проблемы, над которыми никак смеяться не стоит, - сказал Кржижановский.

- А как я должен сохранять эту вашу серьезность, когда гражданина Зыгу обзывают здесь торговцем живым товаром? Разве мы, обсуждая, кого отдать Мюллеру под нож, не занимаемся чем-то иным, чем торговлей живым товаром?

- Итак, нам ясно – профессор против договоренностей между паном графом и Мюллером, он даже против всей нашей дискуссии, - объявил Хануш.

- Но почему же! Я не против, и никогда не буду против договоренностей между графьями и гестаповцами, ибо, как уже говорил – мне не насрать на то, кого фрицы пришьют, а кто останется в живых, благодаря капризам судьбы. Не против я и данной дискуссии…

- Тогда, почему же вы назвали ее шабашем?! – рассердился Кортонь.

- Потому что она и есть видом шабаша… Впрочем, не я первый воспользовался здесь этим словом… Да и почему я должен быть против? Я люблю забавные сборища. А чтобы было еще забавнее: давайте проголосуем, выдавать или нет альфонса? При случае посмотрим, у кого перед ним имеется долг благодарности.

- Профессор, вы, видимо, желаете нас отвратить, а не побудить к голосованию!... – произвел свою оценку Мертель. – Зачем вы нас пугаете? Может, у вас самого долг благодарности к этому Зыге…

- Ба! Да если бы я такой долг имел, то разве гордился бы сейчас, что ко многим грешницам отнесся лучше, чем Христос!

- Не упоминай имени Божьего все и таким способом, брат! – пожурил философа ксендз.

- Бог мне простит, пан ксендз, это его профессия. При условии, что он вообще что-то услышал, ибо, откуда мне быть уверенным, что он находится среди нас?

- Потому что Бог повсюду!

- И в Треблинке тоже?

- Это уже демагогия!

- Естественно. То есть, он находится повсюду?

- Повсюду!

- Понятно. Он повсюду, поскольку по самому определению он вездесущий. Жаль только, пан ксендз, что по сути своей он еще и молчащий. И результатом этого становится, что, будучи соучастником всех существенных собраний, он не является полноценным партнером, ведь что это за участник дискуссии, который избегает диалога?