Цена дара

«Слабым быть нормально». «Говори об этом». «Это помогает». Интересно, люди знают какие-нибудь другие фразы? Что с того, что я прилюдно признаю свою слабость? Признание подразумевает поиск поддержки, а на людей мне было просто плевать. Сначала я искал, а потом перестал. Никогда не поможет тот, с кем ты живешь в разных шкурах. Они не понимали меня, а я не понимал их. Я не любил людей — вот единственное, что я признавал прилюдно. Не понимаю и не люблю. Забавно, они и этого не слышали, мотая головой под мою музыку.

Честность они принимали за забавное чудачество. Нет, что ты, как же так может быть? Артем Коршунов, наш Коршун не может не любить нас, раз поет такие песни. «Они в моем сердце навсегда». «Он говорит, что ненавидит, но на самом деле любит нас. Удивительное выражение своих чувств!», «Какой противоречивый, Коршун — весь соткан из сердца, и полыхает с головы до ног…» «Творческий человек». Что ж, они видели и слышали, что хотели, а я просто слаб. От себя я этого никогда не скрывал. Да, я слаб, слаб. Сейчас — особенно, и слабее уже не буду.

Что же будет дальше? Скорее всего, случится то, что и обещал Чесвик. Будут облака. Будут райские птицы, будут песни и даже попугаи. Не знал, можно ли назвать попугаев райскими птицами, но пестрые перья всегда можно спутать с красивыми. Все это продлится недолго. Правда, Артем? Ты ведь умер. Это случилось в тот день, когда ты родился. Я не помню его, зато четко запомнил то, что происходило потом. Все это время складывалось ощущение, что я как-то неправильно умер. Не серьезно. Не по-настоящему. Жил мертвец и не понимал, что он делает среди живых людей. С каждой новой дозой я надеялся, что однажды это случится взаправду, по-взрослому, ведь я уже не тот маленький мальчик, которому отец не задавал никаких вопросов. Но каждый раз смерть зажимала себе уши и рот, будто не хотела слышать и говорить со мной, а глаз у нее как будто и совсем не было, и она не видела меня.

Мое тело покрывали язвы, я выплевывал собственные кишки, просыпался с кровью на простынях. «Пора немного освежиться», — говорил мне менеджер и запихивал на полгода в больницу, где мне латали кишки и заживали мои язвы. Наркота — дрянь, и когда-нибудь она убьет меня. Может, сейчас?

Дверь кабинки ходила ходуном, дамочка потеряла ко мне интерес, поняв, что сегодня я не ее любовник. Удаляясь, она не выключила воду: из позолоченного крана пробивался легкий шелест прибоя. С трудом я поднял свое обездвиженное депрессией тело, сел на холодный мрамор, вытянул ноги. Теперь они торчали под дверью, которая к тому времени успокоилась, скрыв меня от посторонних глаз.

— Посмотрим, получится ли у меня подружиться со смертью, — прошептал я, активируя шприц на запястье. Он сделал все сам, а я откинул голову, ощущая, как по венам льется поэзия.

Глава 3

Я был израненным ангелом с большими черными крыльями. Они тянулись за моей спиной, тлея оранжевыми полосами лавы. Когда я расправил их, удивился, что умею делать это. Может, и взлететь я смогу пока они не сгорели? Совсем скоро пламя доберется до кожи и спалит тело, тогда я не смогу узнать, как это — летать… Как только вправо и влево устремились перья, тление тут же вспыхнуло, вонзаясь в мозг острым запахом сгоревшего пуха. Лететь, пока не сгорел! Бить по воздуху крыльями, пока есть шанс достигнуть неба…, и я взмыл вверх, стараясь не смотреть под ноги. Тьма расступилась надо мной и перед глазами открылась каменистая долина. «За этими камнями прячутся демоны, — догадался я. — Они ждут, когда я упаду и тогда погонятся за мной».

Стояли не день и не ночь, и сумерек тоже не было. Будто времена суток потерялись между прошлым и будущим, утонув в безвременье. Я удалялся от земли, боясь вернуться на коричневые камни, отбрасывающие черные и красные тени. Небо отливало фиолетовым, хотя на нем блестело тусклое бледное солнце, испускающее вялые белые лучи. Похожее на «белого карлика», оно было подвешенного за ниточку, словно лампа. Взмах, и еще один — меня обдало жаром собственных крыльев, в лицо кинулись искры, и я стал задыхаться от невыносимой гари сгоревших перьев. Нет, лететь вверх и не останавливаться! Если я упаду, они раздерут меня в клочья. Выше, еще выше, как Икар, сгоревший под испепеляющим жаром солнца. Но когда я достиг солнца, понял, что оно не настоящее, а просто стеклянный шар, не дающий тепла. Но это не имело значения, ведь мои крылья начали гореть задолго до того, как я поднялся с земли.

Удар.

Все обман: и это солнце и фиолетовое небо, которого не существует. Вместо него над головой высился сплошной камень с глубокими трещинами, уходящими в бесконечность. Небо — потолок пещеры, в которой я был заключен, словно в ловушку или тюрьму. Удар был такой силы, что я разбил голову в кровь и потерял равновесие. Воздух свистнул между перьями, прошелся между ними тихим шелестом и потянул камнем вниз.