– Говорят, внученька, что однажды смерть пришла к алиму, а он сказал: «Хоть бы ты меня предупредила». А смерть отвечает: «Хорошо, я уйду и вернусь, предупредив тебя». Она ушла и вскоре опять нагрянула. Алим возмутился: «Ты же обещала меня предупредить!» – «Я тебя предупредила: умер твой друг, потом сосед-ровесник, а еще сельский пастух – трижды я послала тебе весточку». Каждая смерть – это есть весточка, что и ты смертный…
И я сейчас иду в одиночество, и бабушка оживает в моих воспоминаниях, а ее мудрые советы и сейчас освещают мой жизненный путь.
В родном ауле
«Дым Отечества ярче огня чужбины».
Сколько бы стран я ни видела, в скольких бы прославленных столицах ни побывала, мысленно я всегда находилась в том маленьком ауле, который, как ласточкино гнездо, висит между громадными скалами. Там, где в метельный декабрьский день, страдая от боли и сдерживая стоны, родила меня мама. Говорили мне, что тогда на улице шел снег и ветер выл то грозно, то жалобно. Говорили, что люди, рожденные в такие бурные дни, бывают мятежные, чистые, как снег, и сильные, как вольные ветры.
Со мною везде был мой аул, наш маленький домик без крыльца и та комната с земляным полом, где, постелив матрасы прямо на пол, мы спали около мамы и бабушки. Сейчас, когда бессонница обрела надо мною власть, я вспоминаю, как моментально засыпала и ни разу не просыпалась за ночь, а утром с мольбой обращалась к бабушке, чтобы она дала еще немножко поспать.
– Не прозевайте зарю! – провозглашала она, стягивая с нас одеяло.
– Бабушка!
– Быстро вставайте, птицы уже поют, ласточки третий раз возвращаются с кормом для своих птенцов. Недаром говорят, что кто рано встает, ему ярочка достается. Быстро одевайтесь!
– Спать хочу! – пыталась я сопротивляться.
– Это не сон; говорят, что это шайтан лисьим хвостом гладит нас, чтобы мы не поднимались вовремя, чтобы небесной благодати не получили…
Где теперь Арани, я вышла из машины, сказала своей сестре Шахсанат и водителю, чтобы они поехали в аул, а я пойду пешком. Это моя тропинка. Десять лет я ходила по ней в школу и обратно. Мне казалось, что каждая травинка, цветок, камешек говорят мне «с приездом», что и они радуются моему появлению. На подступах к аулу тропинка совсем узенькая, она проходит между двумя кладбищами. Никогда не прохожу мимо – тут похоронены мой отец и умерший еще маленьким младший брат Магомед-Жавгар, дядя Омар-дада, его жена Халун и многие дорогие моему сердцу аульчане. Те, которые грели мои руки в зимние холодные дни своим горячим дыханием, вытирали кончиком своего платка мои слезы, делились со мной последним куском хлеба, чинили мне ботинки; те, у кого я черпала народную мудрость, узнавала пословицы и притчи. Я тоже старалась хоть что-нибудь для них сделать, хоть чем-то быть полезной: таскала воду, стирала одежду, купала, когда они состарились…
Не знаю, сколько времени я провела на кладбище – водитель уже давно стоял у дома моего брата, и здесь, услышав о моем приезде, собрались мои бывшие одноклассники. Они радовались тому, что на этот раз я приехала на свадьбу, а не на похороны.
– Как вы меня увидели? – спросила я, улыбаясь.
– Твой голубой платок, даже если бы ты встала на Седло-гору, мы сразу бы узнали! – обнимали они меня.
Вечером я успела навестить нескольких старых и больных людей. Хоть они и долгожители, головы их были светлы, мысли глубокие, после общения с ними с меня, как ржавчина с железа, уходила городская суета.
Давно уже нет нашего дома: мы вынуждены были его продать, и на его месте уже новые хозяева построили добротный двухэтажный дом, но улица, вымощенная гладкими камнями, осталась. Такие родные эти камни, хоть много раз я разбивала о них свои колени.
На другой день одетая во все голубое и увешанная своей любимой бирюзой, со звенящими браслетами, в серьгах, что бились о плечи, я отправилась на свадьбу, которую играли на аульском гумне. Я так соскучилась по горской свадьбе! После шумных, однообразных городских свадеб, где столы ломятся от еды и выпивки, хотелось очутиться на теплой, искренней, веселой сельской свадьбе.