Цена Империи

Глава двенадцатая Антиохия

Лето девятьсот девяносто первого года от основания Рима. Антиохия, столица провинции Сирия

Они успели. Взяв с собой только тысячу всадников, ворвались в город на исходе ночи, незадолго до рассвета. Обленившуюся сонную гвардию наместника даже не стали резать: при виде свирепых германцев те сами побросали оружие. Беспечного прокуратора Гельмия выдернули из постели, где он наслаждался обществом аж пяти девок (хотя ему и одной было много), голого вышвырнули из дворца, кубарем, с лестницы, — под ноги новому наместнику.

Пылали факелы, багрово алели шлемы воинов. Тоже вытащенные из постелей (по наводке Анастасии) и в большинстве изрядно перетрусившие «лучшие люди» города с трепетом взирали на то, как творит суд новый наместник. А новый наместник наклонился к валяющемуся у его ног прокуратору и спросил:

— Любишь деньги?

— Я… Нет!.. Только для Августа…

— Нет, — почти ласково произнес Черепанов. — Не только.

Он уже успел переговорить с Настей и знал, что далеко не все, что удалось прокуратору Гельмию выжать из провинции, попало в казну Максимина. В общем-то, Черепанов мог его понять. Лично он вообще никаких отчислений в государственную казну делать не собирался. Но Гельмий присваивал чужое, а Черепанов собирался не отдавать свое.

— Любишь деньги? — еще раз спросил Черепанов.

— Д-да…

Это была правда. Прокуратор очень любил деньги. Намного больше, чем своих налогоплательщиков, у которых на него вырос очень большой зуб.

— Хорошо, — кивнул Черепанов, повернулся к Скулди и сказал: — Раз так, дайте ему денег!

— Сколько? — деловито спросил герул.

— А сколько влезет.

— Будет исполнено! — отчеканил Скулди и кивнул своим.

Прокуратора опрокинули на спину, специальными клещами развели челюсти и стали горстями запихивать в рот монеты.

Всякий, знавший Максимина Фракийца, мог бы сказать, что новый наместник позаимствовал метод воспитания вороватых чиновников у своего бывшего командира. Правда, Максимин предпочитал предварительно расплавлять серебро… Впрочем, какая разница, ведь прокуратор Гельмий все равно умер.

Утром нафаршированный серебром труп прокуратора был выставлен на всеобщее обозрение, а Черепанов, оставив своего легата решать текущие вопросы, поехал в ближайший военный лагерь. К обеду первый из сирийских легионов — Шестнадцатый Клавдиев, с префектом которого Черепанов был знаком лично и не одну чашу вина выпил еще во время войны с алеманнами, — признал легата Геннадия своим верховным командующим… Так что, когда вечером того же дня Черепанов спустился к ужину в один из триклиниев дворца, настроение у него было превосходное… Но совсем недолго. И испортила его жена грозного наместника Сирии…

— Я не возлягу за стол вместе с этой женщиной! — заявила Корнелия, вытягиваясь стрункой и гордо выпятив патрицианский подбородок. — Больше никогда!

— Та-ак… — В сознании Черепанова моментально возникли самые мрачные предположения. — Вы что, поссорились?

— Я никогда не унижусь до ссоры с этой!

Черепанов взял двумя пальцами круглый подбородок жены:

— Ну-ка, что она тебе сказала?

— Она мне ничего не сказала! — Голос Корнелии дрожал от гнева. — Я… Я обращалась к ней, как… Как к равной! Я — праправнучка императоров…

— Внучка! — перебил Черепанов. — И дочь. Императоров.

Корнелия вздрогнула, словно Геннадий ее ударил, оттолкнула его руку.

— Кора, я хочу знать, что случилось? — строго произнес Черепанов. — И лучше я узнаю об этом от тебя.

— Какая разница! Можешь спросить кого угодно! В Антиохии это известно каждому… Каждому… А я… Какой позор!

— Проклятье! Ты мне скажешь, в чем дело или нет! — рявкнул Черепанов так, что качнулась тонкая ткань в оконных проемах и серая кошка, спавшая в кресле, недовольно дернула ухом.

— Анастасия Фока — гетера! — выпалила Корнелия.

— Ф-фух… — Геннадий вздохнул с облегчением. Он уж начал думать… — Гетера. Ну и что?

— Так ты знал?

— Конечно, знал. Алексий мне все рассказал в первую же нашу встречу.

— И он — знал?

— Ну разумеется. Когда они встретились, она была одной из жен германского рикса. Алексий полюбил ее и забрал.

— И он взял ее в жены? Вы… Вы действительно варвары!

Черепанов мог бы сказать, что они-то как раз не варвары. Что по готским законам женщину, однажды ставшую наложницей-тиви, никто не сделает законной женой.

Но он сказал другое.