— Слушай меня очень внимательно, — произнес он строго. — Я говорю это один раз. Больше повторять не буду. Кем бы ни была раньше Анастасия — это никого не касается. Она — жена Алексия, а Алексий — мой друг. Мой самый надежный друг в этом мире. Этого достаточно. Но это не всё. Я с большим уважением отношусь к этой женщине. У нее есть ум и воля. Она знает, что такое честь… (Корнелия фыркнула.) Помолчи! Я тоже знаю, что говорю! Ум и честь. И еще я знаю, что она предана своему мужу и готова была отдать за него жизнь. Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется пережить то, что пережила она… Я сделаю все, чтобы этого не случилось. Но я требую от тебя не просто лояльности, но
Корнелия, помедлив, кивнула. Вспышка мужа ее ошеломила. Никогда он не говорил с ней
— И еще запомни пожалуйста: честь и достоинство жены моего друга Анастасии Фоки имеют к нам, ко мне и тебе, самое прямое отношение. Мы будем править этой провинцией совместно с Алексием. Его жена уже оказала нам немалую помощь, потому что она знает здешний народ намного лучше, чем я и мой друг. И она будет помогать нам впредь. Так же как и ты, я надеюсь. Мы все должны держаться вместе, вот так! — Черепанов сжал кулак. — Иначе мы погибнем. Как погибли твои близкие. И если ты не хочешь, чтобы твое изуродованное тело выбросили псам, ты должна запомнить: Алексий и его жена, ты и я, мы теперь — одна семья. Так что, если кто-то в твоем присутствии оскорбит жену легата Алексия, он оскорбит и тебя, и меня. А этого мы с тобой никому не должны позволять. Так что, если ты не сможешь сама наказать оскорбителя, — скажи мне. И я велю Скулди вырвать паршивый язык. Ты поняла?
Корнелия кивнула. Губы ее дрожали, глаза блестели…
— Вот и умница. — Геннадий обнял ее, поцеловал. — Ты очень красивая, — шепнул он в мягкое ушко. — Красивее всех женщин на свете. И я тебя люблю. А сейчас пошли ужинать… Это был слишком долгий день, и мне не терпится побыстрее закончить его… Угадай как?
Глава тринадцатая,
в которой Геннадий Черепанов вспоминает свое прошлое и размышляет о мрачной доле имперского наместника
— Это было в тухлые времена конверсии, — сказал Черепанов. — Когда космос почти прикрыли, керосин для «сушек» сливали налево, а сами «сушки» — направо. Тому, кто больше даст: хоть черным, хоть желтым, хоть серо-буро-малиновым. Все генералы — от двух больших звезд и выше — этим занимались, так что наш был не хуже и не лучше прочих. Даже лучше, поскольку старался продать самолеты тем, кто против нас их никогда не подымет. Хотя бы потому, что мозгов и навыков не хватит. — Бывший подполковник, а ныне наместник провинции Сирия хмыкнул. — Даже обезьяну можно научить управлять трактором, но черный тонконогий вудуист в кабине «сушки» — это, брат… Я, конечно, не расист, — тут же уточнил Черепанов. — Сам расистов-нацистов терпеть не могу…
— Угу, — усмехнулся Коршунов. — Как говорится: «Больше всего на свете я ненавижу нацистов и негров!»
—
— Уже с трудом вспоминаю, — признался Коршунов. — Сколько лет прошло, прикинь… Если бы не ты да Настя, я бы уже и русский язык забыл…
— Это потому что ты молодой еще тогда был, — сказал Черепанов. — Такое не забывается. Так вот, сидели мы, понимаешь, в такой вонючей яме в одной африканской стране… Тьфу! Привычка. В совершенно конкретной стране под названием Мбуну-Келе. Сидели втроем со штурманом моим и военспецом из гру да думали о том, кто из нас будет завтра исполнять роль первого блюда, а кто — второго. А наверху в это время гульбанили черножопые пацаны, которым мы безвозмездно (если не считать мешочка необработанных алмазов, лежащих в сейфе одного из больших политиков) перегнали одну совсем секретную железную птичку. С вертикальным взлетом, потому что другую птичку на брачную поляну афроафриканцев не посадить. Короче, думали у нас там наверху, что чернопопые «братья по разуму» — совсем тупые. И потому месяца не пройдет, как железная птичка пойдет туземцам на кольца в нос и прочие сувениры, потому как керосина она жрет немерено, а подвоз топлива покупатели не обеспечили и обеспечить не могли: джунгли кругом. До ближайшей трассы — километров сто. Это, кстати, очень конкретно, Леха — сто кэмэ по джунглям. Ваши готские леса в сравнении с этим — просто гоголевский бульвар.
Короче, там наверху все были страшные умники, а секретность была такая, что полный крездец. Однако ж большое политическое лицо не удержалось и решило авансовую порцию некрасивых необработанных алмазов превратить в очень красивые брюлики. А знаешь, Леха, в какой стране это делали лучше всего?
— Не знаю.