Цена Империи

Легионеры остались у входа, а Гонорий двинулся через зал к Черепанову и Алексею. Калиги Плавта оставляли грязные следы на зеленом мраморе пола, шел легат, не поднимая головы, и походка его была не очень уверенной, какой она бывает у человека, не один день проведшего в седле или на качающейся палубе.

Черепанов поднялся и ждал.

Шагах в двадцати Плавт остановился. Поднял голову и посмотрел в глаза Геннадию.

Черепанов ужаснулся: лицо Аптуса, постаревшее лет на десять, почернело, словно от нестерпимой боли. Страшное лицо.

У Черепанова перехватило дыхание: настолько изменился его друг… Надо было сказать что-то, но Геннадий слова не мог произнести…

— Салве, Гонорий! — Это сказал Коршунов.

— Салве. — Голос Плавта был хриплым и шероховатым, как обветренная базальтовая глыба. Сухим и бесцветным.

«Ему велено нас прикончить, — догадался Черепанов. — Ему совсем не хочется этого, но он сделает…»

— Делай, что тебе приказал Максимин, — ровным голосом произнес Геннадий.

Он умел проигрывать. Вот только больно за Кору…

«Делать ноги, — подумал Коршунов. — Луков у них нет. Сначала — в окно, потом по тропинке к храму Юпитера. Если дворец не оцеплен. Все равно проскочить можно… В казармы. Поднять моих гревтунгов. Вряд ли с Плавтом много солдат. Тысячи две-три. Хрена лысого! Еще поборемся. Если дворец не оцеплен. Только вряд ли он не оцеплен. Аптус…»

— Максимин… — В горле префекта булькнуло. — Гай Юлий Вер… Нет. Его нет, Череп… Нет больше нашего Фракийца…

Великолепный, храбрый, жизнелюбивый, никогда не унывающий Гонорий Плавт Аптус уткнул лицо в черные от пыли ладони и зарыдал…

Это было так неожиданно, что Коршунов даже и не понял сперва. А когда понял… Словно теплая морская волна прошла сквозь него, приподнимая, унося вверх… Жизнь! Он будет жить! Страшный Фракиец мертв, а он, Алексей Коршунов, будет жить!!!

Геннадий взял недопитый кубок, подошел к Плавту, обнял его, вложил тонкий стеклянный стебель кубка в заскорузлые пальцы. Гонорий пил, и слышно было, как зубы его стучат по краю кубка.

— Сколько с тобой людей? — спросил Черепанов, когда сосуд опустел и Плавт поднял на Геннадия покрасневшие глаза.

— Сто тридцать шесть, — глухо произнес префект. — Остальные… Предательство, Череп… Началось с предательства и закончилось им. Я пришел к тебе… Больше мне некуда… Все мои люди здесь. Все, кто сумели уйти: верных Максимину сейчас убивают по всей Империи, от Испании до Мезии.

«Так же, как сам Максимин убивал тех, кто был ему неверен… Или тех, кого он полагал неверными, — подумал Черепанов. — Кровь за кровь… А как бы ты поступил с нами, друг Аптус, если бы Фракиец прислал тебя за нашими головами?»

Гонорий словно угадал его мысли.

— Мы — в твоей власти, наместник Геннадий Павел, — сказал он устало. — Если ты отдашь меня Сенату — я пойму. Пощади только моих людей…

— Твоих людей… — Черепанов поискал глазами Хриса. Начальник дворцовой охраны был здесь. — Трибун! Распорядись, чтобы спутников префекта накормили и разместили… в казарме охраны дворца.

— Слушаю, доминус!

— Плавт… Присядь. — Черепанов пододвинул ему кресло, налил вина. — Расскажи, как он умер?

— Предательство, — глухо произнес Гонорий. — Как всегда… Как везде…