Цена магии

— О, — отозвался Инфион.

Ш’Мяк пролистал еще несколько страниц.

— Хм, странно, — почесал он бородку. — Вашего соседа нигде нет…

А потом его посетило озарение.

— А! Точно! Я же не успел его вписать. Ладно, сделаю это в другой раз, — хозяин «хостела» посмотрел на часы и схватил саквояж. — Прошу меня простить, я очень, очень тороплюсь.

С этими словами он выдворил троицу из комнатки, закрыл ее на замок и выбежал на улицу, где уже практически стемнело.

— Интересно, — протянул Ромио, усевшись на кухонном стуле, пока Лолли и работник Бурта хлопотали над чаем, — почему у него не получается?

— Я понимаю, что ты начинающий философ, но мог бы и помочь, — вздохнула девушка, доставая чашки.

Вопрос повис в воздухе, так и не дождавшись ответа, а после раскололся на множество микроскопических осколков и потерялся в информационном пространстве.

Спустя время — которое для людей, только что вернувшихся с холода, кажется огромным, — чай был готов, и все трое отогревались, потягивая горячую, что магма, жидкость.

— Знаешь, — обратился волшебник к работнице Борделя. — Может, Ромио прав, и сосед нам не помешает?

И тут жизнь решила дать Инфиону самую большую оплеуху, которую свет только видывал.

На лестнице раздались шаги, которые становились все громче и громче.

— О. Это, видимо, как раз новый сосед. Ну вот и познакомимся, — Лолли сделала глоток чая.

— Главное, чтобы он был не как Носс Совайц.

Шаги достигли своего апогея, и это значило одно — сосед спустился вниз и направлялся в сторону кухни.

Платз, еще немного сонный, встал в дверном проеме и обвел глазами, скрытыми за очочками, картину маслом, состоящую из трех, мягко говоря, удивлённых и напуганных фигур.

Сначала «как бы мэр» сладко зевнул.

А потом так же сладко улыбнулся и сказал:

— Надо же, а мне все-таки повезло. Жалко, что вам — нет.

Глава 4 Убийство

И хотя глаза их в небо глядят —

Все их души взапуски мчатся в ад.

Пиратская песня

Погода разошлась ни на шутку — асфальтно-серое небо буквально протекало, вода лилась огромными потоками, словно одну большую небесную водопроводную трубу неплохо так прорвало. Тучи озарялись яркими вспышками и хохотали грохотом — будто кто-то там, наверху, ругался что есть мочи и проклинал всех и вся за то, что забыли позвать сантехника.

Дождевые потоки стекали по фиолетовым черепичным крышам и, касаясь земли, собирались в огромные, причудливые формы, которые неслись дальше, омывая улицы.

Златногорск накрыло самой настоящей бурей.

За окном не было видно ни дюйма — точнее, видно было, вот только то, что представало перед глазами, представляло собой размытое нечто из стремительных дождевых капель и пятен фонарей, которые затерялись за этой завесой.

Штульц уткнулся носом в стекло, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Любому, кто проходил бы по улице, решив заглянуть в это же окно, стало бы не по себе — прижатое к окну лицо главного судьи, немного приплющенное, представляло собой весьма пугающее зрелище. Особенно в такую погоду.

Очередной раскат грома заставил Штульца резко оторвать лицо от стекла — как раз вовремя, ведь на следующее мгновение все озарилось белым светом. Гроза гуляла совсем рядом, витала, казалось, над головой.

— Ну и погодка, — пропищал главный судья и вернулся к своей «тумбе», которая возвышалась над всем главным залом Аукциона, что был похож на театральный партер.

Очередной аукцион закончился не так давно, где-то час назад, если не меньше. Тогда природа устроила лишь прелюдию — небо потихоньку закладывало тучами, поднялся ветер. А когда все закончилось, и довольный Штульц, и некоторые не менее довольные посетители аукциона разошлись, вот тогда-то и началась самая жара, в переносном смысле, конечно.

Аукционист потеребил бумаги, лежащие на его «тумбе» — ничего особенного. Опять места на Малиновой Улице, опять редкие, или, умело стилизованные под редкие, товары… Штульцу никогда не нравилась вся бумажно-бюрократическая волокита, золото философов всегда привлекало его куда больше — но от бумаг никуда деться было нельзя. Хоть формальной нагрузки они не несли, надо было иметь при себе костыли для памяти.

Штульц собрал листы в стопку и печально вздохнул, осознав, что ему придется класть бумаги в папку, чтобы те не промокли. Вновь раздался раскат грома — и главного судью передернуло.

— Ладно, заодно захвачу зонт… — протянул он себе вод нос и зашагал в задние комнаты. — Эх, без Платза даже и погода не та — чудеса, да и только…

Денвер взмок, практически, с головы до пят — не помогал даже большой зонт. Дождь, казалось, лил со всех сторон — словно главного редактора «Сплетника Златногорска» поливали из шланга. Все нормальные люди давно разошлись по домам, кафе и забегаловкам, из-за чего окна практически всех домов горели желтоватым светом. Люди грелись и просыхали, а вот Денвер — наоборот, мерз и намокал.

Но дело не могло ждать — главному редактору надо было писать очередной выпуск. К тому же, он всегда успеет просохнуть — а молния в него уж точно не попадет.