Цена магии

Хозяин «хостела», довольный собой, продолжил путь домой.

Супримус думал.

Свет взрывался искрами фейерверка, носясь в стеклянной, зеркальной галерее. Он словно пытался найти выход, молниеносно врываясь через огромные, во все стены, окна. А потом свет отражался от таких же огромных зеркал по другую сторону, которые мистическим образом светились тонкой серебренной дымкой. И, судорожно носясь в этом лабиринте, лучики так и не находили выход до наступления темноты.

Супримус стоял в этой неощутимой желто-серебренной паутине, смотрел в окно и думал. Здесь не было никого кроме члена Правительства и солнечного света, который не задавал вопросы, не отвлекал а, наоборот, помогал собраться с мыслями, окутывая тело теплым эфемерным пледом и окружая фигуру словно бы ангельским ореолом. Белая борода Супримуса, казалось, действительно светилась.

Мысли солдатиками шагали в ряд, пытаясь напасть на след всех этих землетрясений — кто или что стало их причиной? Нестабильность — бред, но вполне возможно. Он сам имел дело с нестабильностью в ее чистом виде, пока не так успешно, но факт оставался фактом — она могла стать причиной. Ни одна жуткая детская сказка не бралась из ниоткуда — достаточно переодетого в костюм родителя, который еще и спрятался для пущего эффекта, чтобы легенда о монстре под кроватью закрепилась в сознании детей. Все забудут первоисточник, но история продолжит свою неумолимую жизнь через века, не старея, не умирая, резиной прогибаясь под новые поколения и требования.

Так и с нестабильностью. Что-то было, тогда, давно — что-то, из-за чего ее считали живым существом…

Но если не она — то что? Никаких нарушений, никаких экспериментов на тканях реальности, никаких очевидных безумцев — ровным счетом, ничего, что могло стать причиной. Но надо было посмотреть под углом, снять первоначальный слой краски и взглянуть, что спрятано под ним. Вот только тот самый, нужный угол, все никак не попадался.

Не может же это происходить из-за его экспериментов? Помнится, когда Фуст создавал свой Камень, все вокруг его жилища неплохо так тряхнуло — но это был лишь однократный эффект… Нет, это определенно не могут быть его алхимические опыты — он следил за ними, старался сделать их как можно более безопасными. И пусть, что он, Супримус, тоже использовал нестабильность — по крайней мере, пытался. До последнего времени ничего не происходило, а он как не мог добиться успеха, так и не добился его сейчас, хоть был столь близок…

Мысли прервались звуком шагов, и солнечные лучи своим роем окружили еще одну белоснежную фигуру, вошедшую в эту галерею. Она направлялась прямо к Супримусу — тот даже глазом не дернул, чтобы посмотреть в сторону.

— Думаешь? Все над тем же? — поинтересовался пришедший, который в этом зеркальном зале светился, как звездочка на новогодней елке.

— Очень неприлично с твоей стороны, Кронос, врываться сюда просто так. С твоим-то отношениям к делам, — триумвир в черном костюме повернулся к своему коллеге. — Как давно ты не появлялся на этих идиотских собраниях по утрам? И на этих дурацких балконах, а? Поверь, мне это тоже не нравится — особенно сборы каждое утро. Но в конце-то концов…

— Я был занят, — парировал начальник жандармов. — У меня много дел…

— Не у тебя одного. Спасибо, хоть Златочрев, который хорош в своей сфере, не более — появляется на этих собраниях. А то мне пришлось бы говорить с самим собой…

— Когда-нибудь, я составлю вам двоим компанию. Но ты же прекрасно понимаешь, что я не отсиживаюсь.

— Ты неисправим, — Супримус вновь уставился в окно.

— Да, да, о лучший алхимик мира сего, — ухмыльнулся Кронос. — Это тебе.

Белобородый триумвир только сейчас заметил, что глава жандармов держит под мышкой стопку бумаг.

— Что это? — Супримус принял листы и начал с интересом разглядывать их.

— То, что тебе может пригодиться. Кто знает — может, это тот ответ, который ты ищешь?

— Ты можешь сказать напрямую, а?

— Это… некоторые отчеты о прибывших в порт судах.

Супримус с минуту полистал бумаги, а потом поднял глаза и спросил:

— И о их нарушениях, да? Сомневаюсь, что глава жандармов принес бы мне…

Кронос словно испарился, оставив лишь след меж по-сумасшедши бегающих туда-сюда лучей.

— И где твои манеры… Уходя — уходи![3] А не исчезай.

Природа решила поставить на лице Ширпотреппа огромный красный штамп из заходящего солнца. Пожилой человек щурился — но неумолимо шел вперед, придерживая пиджачок, немного ему маловатый. Во внутреннем кармане лежала трубочкой свернутая схема.

Ширпотрепп смотрел на мир словно через замочную скважину: здания вокруг сплющились, повалились друг на друга, смешавшись в цвете заката и превратились в одну узкую полоску, словно завлекая хозяина музыкального магазина завалиться вместе с ними.

Ширпотреппу, правда, было достаточно и небольшой щелки, чтобы идти вперед.