— Нет, нет, просто… ничего, — жандарм не без удовольствия отложил карандаш в сторону. — Итак, мы займемся этим делом ближе к утру. Сейчас не совсем время…
— Но ведь они могут удрать! — если бы у Солии была шерсть, тот тут же встала бы дымом и наэлектризовалась.
— Ну, я ничего не могу поделать. Покров ночи — лучшее прикрытие, — Зак отмахнул бумагу в сторону. — Тем более, наши ночная стража, ну, жандармерия, не то, чтобы сильна — разве это дело не потерпит до утра? Куда они денутся. А искать их по канализациям, в такое-то время — ну все равно, что иголку в стоге стена. К тому же, утро уже не столь далеко — мы примемся за дело с первыми лучами солнца…
— Но они украли деньги! И могут ускользнуть из порта! — женщина все никак не унималась.
— В такое время никакие пассажирские суда не покидают территории порта, не бойтесь. Но я пошлю туда весточку — им не дадут уйти…
— Но вы даже не выслушали имена, — улыбнулся Платз.
Зак Конн заворошил бумаги, закопавшись в них, как ребенок в первый снег.
— Спасибо, но этого не понадобится. Дело в том, что мы уже задерживали их — за попытку… как его там… домо…
— И вы не арестовал их?! — Солия ужаснулась, что у нее работали насильники, а потом еще и обокрали ее.
Платз был готов разорваться со смеху, как пиньята.
— Ну, они очень грамотно рассудили, что это была лишь попытка — и что толком они ничего не сделали. И предложили использовать, как там его… штрафф! Точно. В общем, заплатили денег в казну, и мы их отпустили. Кстати, господин… — жандарм заглянул в предыдущую бумагу. — Платз. Вы, как говорите, тоже из Златногорска — расскажите, у вас правда работают эти штраффы?
Улыбка Платза могла разорвать рот, оставив шрам на всю жизнь, о котором «как бы мэр» мог говорить любому встречному: «не хочешь узнать, откуда у меня эти шрамы?», чтобы побыстрее завязать разговор.
— Да, конечно, наш жандарм просто в восторге от этой системы. Да и судья, — Платз встал. — Надо бы вас с ним познакомить. Спасибо за помощь.
«Как бы мэр» поспешил к двери, попутно выдернув со своего места Солию. Та машинально, словно загипнотизированная, последовал за ним. Зак Конн вежливо проводил их к выходу.
— Спокойной ночи, — сказал Платз, прежде чем дверь захлопнулось.
— Спасибо, — отозвался жандарм.
Лунный свет опоясывал две фигуры в неощутимые шелка, превращая их в сказочного принца, хоть и без коня, и принцессу, хоть и с зубодробящим голосом, которым уж точно не поговоришь с птичками.
Солия затряслась — то ли от холода, то ли от гнева.
— Ну, ну, — улыбнулся Платз. — Вы должны быть довольны. Мы перекрыли им весь кислород.
— Но я думала, что они сделают это сейчас!
— Ничто не происходит мгновенно. Наша цена за достижения цели — ожидание.
— Ну, тогда я буду ожидать это ожидание у себя в кровати! Знаете, ваша помощь оказалась мне не столь полезной.
— Ну кто же знал, что все повернется вот так. Но оно и лучше — пойманный жандармом однажды редко получает право на второй шанс.
Солия уже топала прочь и растворялась в ночи. Если бы она знала, для чего делала одинаковые татуировки последним посетителям — то могла бы разворошить осиное гнездо. Но Ширпотрепп перестраховался и не стал говорить о функции изображения на теле, и эта страховка удержала Титаник, покоящийся под улицами, на плаву, не дав врезаться в айсберг под названием «жандармерия» и «чужие носы».
— Ну, как хотите, — пожал плечами Платз, бросая слова вдогонку уходящей в ночь женщине. — А мне уже совсем не хочется спать.
На удивление, канализационные тоннели обладали прекрасной акустикой, и по сравнению с ними некоторые театры — просто черт знает что. Звук принимал властные и завораживающие свойства — благодаря форме и положению тоннелей, которые напоминали рупор, приложенный прямо к уху. Свою определенную роль здесь играла и вода — которая, как оказалось, может отражать не только прекрасные (и не очень) личики, мордашки и все остальное, но и звуки. В этом случае она становилась именно кривым зеркалом, но кривящим все в обратную сторону — иными словами, не искажая качества предметов и явлений, а
Потоки журчали и мурчали, как объевшиеся рыбой коты с несварением желудка — так могли делать только воды, текущие под улицами и целующиеся с грязью, притом явно против своей воли.
Крысы тоже периодически подключались к этому оркестру.
Во всей этой феерической какофонии — иначе и не скажешь — голос Ширпотреппа, с одной стороны, терялся, а с другой — становился властнее и громче, и ухо оторвать было невозможно.
Глава собравшихся уселся на ящик и вещал невероятно долго, иногда останавливаясь, чтобы набрать дыхания. В эти недолгие промежутки Ш’Мяк что-то объяснял Златногорской троице, активно жестикулируя руками. Ремарки его делали рассказ Ширпотреппа в разы понятней.
Глава собравшихся рассказывал о том, как все, кто стоял вокруг него — включая его самого, мечтают о том, чтобы Сердце Мира стало похоже на Златногорск. Да только вот им этого сделать не дают — и дела идут чертовски плохо.