– Даша… – не могу надышаться ею. – Как же я испугался… Даша… Малышка, девочка моя… – не могу отпустить ее, не хочу делить ее даже со Вселенной. – Солнце…
Но приходится. Твою мать!.. Я же утром бумаги на усыновление отдал Сергею Анатольевичу, чтобы он положил их в нашу с Дашей спальню, чтобы она зашла, увидела и… Простила. А сейчас они в горящем доме. Дьявол! Восстановление документов займет время, поэтому…
– Ты… Ты куда? – она пытается встать, а я так хочу остаться, но и в то же время хочу ей принести то, что, как дебил, не отдал в руки. Но сейчас поздно сожалеть, нужно действовать.
– Не вставай, Снежинка, – прошу ее. – Я сейчас приду, подожди немного.
– Куда ты? Встречать пожарных?
– Да, МЧС, – улыбнулся. – Ты сиди и отдыхай, хорошо? Скорая уже в пути.
– Паш…
– Что, солнце? – я не могу не посмотреть на нее.
– Береги себя.
Я должен разбиться в лепешку, но достать бумаги. Спальня в правом крыле, а эту часть дома еще не поглотил огонь так, как пожирал левую.
Дом мне не жалко, но люди… Каким местом я думал, полагая, что на поджог он не решится?
Знойный, мать твою, держись. Тебе конец. И не смей подыхать раньше, чем я выберусь. Я тебя, тварь эдакую, своими руками придушу. Хотя… Нет, ты будешь гореть заживо. И обещаю: тебе не понравится.
Думая, как уничтожу ублюдка, который удумал жизни меня учить, я полез в огонь. Укутался в плотный плед и медленно, озираясь, пошел на второй этаж.
Как же много чертового дыма и как же мало кислорода!..
Я проснулась, но открывать глаза не спешила. Я боялась реальности. Боялась узнать правду. И так горько – заниматься самообманом и утверждать, если не знаешь, то, значит, ничего не случилось.
Господи, прошу, пусть…
Мне пришлось долго уговаривать себя, чтобы наконец открыть глаза. Решение далось мне нелегко, однако я, пересиливая головокружение, поднялась и села на мягкой кровати.
В больничной палате никого, кроме меня, не оказалось. Койка рядом была пуста.
Медленно встала. Надо найти кого–то и спросить… Спросить. Он не мог не выбраться, он не мог оставить меня одну. Он просто не мог…
Когда я уже сделала несколько шагов в сторону двери, мой взгляд упал на деревянный комод, на котором лежали листы… Не может быть… Взяла их в руки, глотая ставший вязким кислород. Не может быть…
Я смотрела на бумаги, которые сжимала непослушными пальцами, смотрела на рисунок, нарисованный Даней и Владом, подпаленный по краям огнем… Смотрела. Не могла поверить. Принять. Произнести что–то.
Только слезы все катились из глаз, застилая обзор, и ровные печатные буквы, где черным по белому было написано, что отныне я документально мама своих мальчиков, расплывались. Я, испугавшись, что испачкаю такие важные документы, отложила их обратно и сползла на пол, не в силах стоять прямо. Из меня будто вынули стержень, и я сломалась.
Мы ждем слова, хотя надо ждать поступки. Я так жаждала слова, что даже не замечала его поступки, которые были лучше “я тебя люблю”.
Паша… Боже мой. Паша…
Вдох. Выдох.
Сердце стучит быстро–быстро, пытается вырваться из клеток–ребер, чтобы попасть к нему.
Господи, Паша…
От догадки, которая пришла в голову, у меня похолодели ладони, а кожу покрыла испарина. Он соврал. Он зашел в горящий дом, чтобы… Он… Он вытащил, рискуя жизнью, три бумажки, которые были мне важны.
Я задыхаюсь. Криком. Словами, которые не могу выплеснуть. Сожалением. Болью. Так больно–больно, что хочется рвать на себе волосы. Впиться зубами в кожу. Хочется хоть на миг остановить чертову боль, которая начала пожирать меня изнутри.
Прости. Прости. О, Господи, прости…
Какая же я дура… Доверчивая дура, которая кричала о вере в него, а в итоге поверила не ему, а Мирославе.
Поднялась и, держась по стенке, пошла к выходу. Я найду его. Он жив. Я попрошу прощения. На коленях начну молить, только бы просил. Он жив…
Я доползла до коридора и, закрыв дверь в свою палату, прижалась к ней спиной, чтобы немного отдохнуть. Чувствовала я себя преотвратно, но на душе было в сто раз хуже. Отдохнув минуту, так же держась за стенку, дошла до соседней двери, открыла, заглянула внутрь – никого нет. Пустые постели и стерильная чистота. Я так проверила почти все палаты. Мне было вре равно на то, что ступаю по холодной плитке босыми ногами, у меня цель – найти его. И я нашла.
Открыв самую крайнюю дверь, застыла на пороге, не в силах ни пройти внурь, ни выйти. Паша спал. Хмурился, отчего возникала складка между бровями, которую мне нестерпимо хотелось распрямить губами. Я все же вошла и первым делом пощупала пульс и склонилась над ним, чтобы почувствовать дыхание.
Живой.
Мягко коснулась его щеки, прошлась по линии скул.