Цена нелюбви

Он не отшатнулся, не разразился упреками или бранью, он просто обмяк. Такая реакция более характерна для стариков, чем для детей: глаза стекленеют, мышцы расслабляются. Апатия, настолько абсолютная, словно в нее можно провалиться, как в дыру.

Ты думаешь, что я подло поступила с ним, и потому он ушел в себя. Я так не думаю. Я думаю, он жаждет моей несправедливости. Так некоторые щиплют себя, дабы убедиться, что не спят. И обмяк Кевин от разочарования, что вот я наконец равнодушно обронила несколько обидных замечаний, а он ничего не почувствовал. Кроме того, пожалуй, главной причиной был образ «проснешься рядом с самим собой», поскольку именно это с ним и происходит, и именно поэтому каждое утро дается ему так дорого. Франклин, я никогда не встречала никого — а ведь мы действительно встречаемсясо своими собственными детьми, — кто считал бы свое существование бременем или оскорблением. Если ты полагал, что грубым обращением с нашим сыном я понижаюего самооценку,подумай-ка еще раз. То же самое угрюмое выражение я видела в его глазах, когда ему был всего один год. Если на то пошло, он очень высокого мнения о себе, особенно с тех пор, как стал знаменитостью. Существует огромная разница между нелюбовью к себе и просто нежеланием находиться здесь.

При расставании я бросила ему кость:

— Я очень упорно сражалась за то, чтобы дать тебе свою фамилию.

— Да, ну, я оправдал твои хлопоты. Благодаря мне теперь вся страна знает, как правильно писать ее.

Ты знал, что американцы таращатся на беременных женщин? При низкой рождаемости «первого мира» беременность — новинка, и в дни, когда груди и попы можно увидеть в любом газетном киоске, настоящая порнография— представление назойливо интимных образов разведенных бедер, недержания и скользящей пуповины. По мере того как разбухал мой живот, я смотрела на Пятую авеню и недоверчиво отмечала: «Каждый из этих людей появился из женского влагалища». Естественно, чтобы пояснить свою точку зрения, я мысленно использовала более грубое слово. Как и предназначение грудей, это один из тех вопиющих фактов, которые мы не замечаем.

Когда-то на меня оглядывались из-за короткой юбки, и мимолетные взгляды незнакомцев в магазинах начали действовать мне на нервы. Кроме интереса и восторга я замечала в их лицах дрожь отвращения.

Ты думаешь, что я преувеличиваю. Ни в коей мере. Ты когда-нибудь замечал, сколько фильмов изображают беременность паразитированием, тайной колонизацией? «Ребенок Розмари» был только началом. В «Чужом» отвратительный космический пришелец выдирается из живота Джона Херта. В «Мутантах» женщина рожает двухфутовую личинку. Позже пучеглазые космические пришельцы, с кровью вырывающиеся из человеческих тел, стали сквозной темой «Секретных материалов». В ужастиках и фантастических фильмах тело хозяина поглощается или арендуется, низводится до скорлупы, чтобы кошмарное существо смогло выжить в его оболочке.

Прости, но не я создавала эти кинофильмы, и любая женщина со сгнившими зубами, истонченными костями и растянувшейся Кожей знает уничижительную цену девятимесячного вынашивания нахлебника. Документальные фильмы о самке лосося, борющейся с течением, чтобы отложить икринки и погибнуть — подернутые пленкой глаза, опадающая чешуя, — приводят меня в ярость. Все то время, что я была беременна Кевином, я боролась с самой идеей Кевина, с убеждением, что я понизила себя в должности, превратилась из водителя в автомобиль, из домовладелицы в дом.

Физически мое существование оказалось более легким, чем я ожидала. Самым большим оскорблением первого триместра была намечающаяся рыхлая полнота, которую легко было списать на любовь к батончикам «Марс». Мое лицо округлилось, смягчив острые углы, стало выглядеть моложе, как у девушки, но казалось мне глуповатым.

Не знаю, почему я так долго не замечала твоей уверенности в том, что ребенок будет носить твою фамилию, и даже на имени мы с тобой не сходились. Ты предлагал Леонардаили Питера.Когда я противопоставляла Энджина,или Карапета,или Селима,в честь моего дедушки по отцовской линии, на твоем лице появлялось то терпеливое выражение, с каким я рассматривала кукол «Детишки Капустная грядка», которых мне подсовывали дочки Брайана. Наконец ты сказал:

— Ты же не всерьез предлагаешь назвать моего сына Гарабет Пласкетт?

— Н-н-нет, — сказала я. — Карапет Качадурян.Так звучит лучше.

— Это звучит как ребенок, не имеющий ко мне никакого отношения.

— Забавно, но я точно так же воспринимаю Питера Пласкетта.

Мы сидели в «Бич-Хаус», очаровательном маленьком баре за углом, на Бич-стрит, боюсь, уже не существующем. Я пила апельсиновый сок, хотя там подавали чили в очень маленьких мисочках.

Ты побарабанил пальцами по столешнице.

— Можем мы хотя бы исключить Пласкетт-Качадурян? Потому что, как только американцы иностранного происхождения начинают заключать браки, фамилии отпрысков становятся слишком длинными. И поскольку кто-то все равно проиграет, проще всего придерживаться традиции.