Цена одиночества

Прыгнула лягушка.

Слышен тихий всплеск.

— Откуда это?

— Хокку Басё. Это четверостишие сделало его знаменитым.

— Только лягушек не надо. Я их боюсь.

— А ты не задумывалась, как они тебя боятся?

— Марк! Ты почему такой грубый?

— Лера! А ты почему такая глупая? Во-первых, я не Господь Бог, чтобы здесь появилась живая тварь. А во-вторых, эти ваши визги по поводу бедных лягушек, пауков, мышей скоро доведут их до полного исчезновения. И кому я это говорю? Биологу? — посмотрел внимательно :

— Э! Да ты рисуешься передо мной?

— Глупости. Делать мне больше нечего. Этот страх у меня на уровне инстинкта, я ничего поделать с этим не могу. Я лягушек не могу препарировать. Мне их просто очень жаль.

— Хорошо, что Басё не был женщиной. Разве написал бы он такое? Представь себе поэта, сидящего в своей хижине у затянутого бумагой окна и наслаждающегося тишиной окружающей его природы…

— О! Вижу, как тебя!

— Не ёрничай. Он смотрел на водную гладь с наслаждением и вдруг услышал слабый, но отчетливый звук — всплеск воды. Это лягушка прыгнула в старый пруд.

— А ещё он услышал визг своей жены.

— Он не был женат, иначе его поэзия стала бы прозой.

— А Пушкин?

— Я знал, что ты это спросишь. И где поэт? Невольник чести?

— Сдаюсь. Продолжай.

— И в этот момент сознание его внезапно пробудилось, чтобы ощутить присутствие Жизни среди мертвого спокойствия Мира… Он понял, что в этот самый момент ему открылась тайна вселенной… Буддизм чистой воды, но красиво…

— Здорово, Марк. Да ты поэт!

— Я просто одно время увлекался японской поэзией. Уважаю японцев. Они умеют остановиться и любоваться природой. Любой камень, ветка, птица рождают в их душах благоговение. А мы бежим мимо нашей красоты, поплёвывая окурками.

— Что ты всё так мрачно ретушируешь.

— Вот именно. Ты когда в последний раз замирала у цветка?

— Ты забыл, что с биологом разговариваешь? Замираю, особенно на экзамене. Расскажи мне ещё про хокку.

— Хокку — это лаконично и проникновенно, а еще неожиданно.

— Жёлтый песок молчит. Марк шепчет о хокку. Голос его подобен ветру.

— Браво! Ты делаешь успехи. Старый пруд позволяет ощутить глубину, беспредельность и неподвижность мира, и неописуемое одиночество человека в нем. Холодно.

— Глупости японские! Напридумали себе. Все проще гораздо.

— Ты права. Это их ментальность.

— Вот так умозаключение? В пруд плюхнулась отвратительная жаба — и целая философия. Представляй скорее. Мне нужна вода…

— Ты меня сбила. Тебя устроит вместо пруда просто полная бочка?

— Вполне. Пруд, конечно, оживил бы наш пейзаж, но что поделать.

— Бочку ты представишь сама, а я пошёл. У меня утренний моцион. Пока. — И ушел.

— Вот гад! — В сердцах топнула ногой. Села на песок. — Почему он так со мной?

Даже самой себе признаться не хотелось, но… Марк нравился ей всё больше. Её нравилось всё: его синие глаза, голос, манера говорить, и даже его философствование. Таких парней она никогда не встречала. На её выжженном поле стала пробиваться зеленая травка. У Марка не было ничего, кроме рваных джинсов и футболки. И всё-таки, что-то в нём притягивало. А больше всего то, что он был абсолютно равнодушным к её чарам. Поневоле, её такой вариант не устраивал. Её просто никак не воспринимают. Правда, утром, когда она плакала, он гладил её по волосам, но как-то по-отечески. Ни тени чувственности, страстности в его жестах нет. Может, ему девушки вообще не нравятся? Нет. Сам говорил, были отношения. Разочарованный странник. Вот же угораздило. Ещё не хватало влюбиться в этой пустыне. Так. Спокойно. Бочка с водой. Принять душ, привести себя в порядок. Навести минимум уюта. Хотя, почему минимум? Она сделает максимум. Ну, их, эти ценники… Всё это чушь. Рядом — парень. Он ей нравится. В кои-то веки. И это реальность.