Цена одиночества

— Лера. Оденься. У тебя нет ничего поприличнее? — Подошел к старому шкафу. — Ого, деревянный, крепкий. Умели делать на века. — Открыл дверцу.

Там висел тёмно-коричневый костюм с орденами и медалями, голубое платье в мелкий, темно-синий горошек с белым кружевным воротничком, еще какие-то вещи. Достал платье, протянул вместе с плечиками:

— Надень! — отвернулся.

Лера стянула шорты — молния никак не хотела расстегиваться, она спешила, сломала ноготь, даже не заметив. Затем майку — бросила на кровать. Платье прохладно легло на плечи, обдав запахом нафталина, сухой травы и еще чего-то очень родного.

— Всё.

Марк оглянулся и замер.

— Вот оно.

— Что?

— То, что ты потеряла в погоне за глянцем и гламуром.

— Что? Я не понимаю.

— Твое «Я», твоя суть, твоя самость, ты.

— Это зависит всего лишь от этого куска ткани в горошек? То есть, я в этом платье — я? А в фирменной майке за сто долларов — не я?

— Да, в фирменной майке за сто долларов — не ты.

— Почему?

— Когда ты в ней, у тебя на лбу написано название фирмы и цена. Вот в чём вся беда. Я не против красивой одежды, это платье очень красиво. Майке до него далеко.

— Хорошая майка. Яркая. В тренде. Хотя, Китай, конечно.

— В тренде? В смысле — тренди-бренди, балалайка?

— Да нет, — рассмеялась. — Сейчас так говорят. В тренде, значит в модном направлении.

— Майка «в тренде» обретает некий смысл, некую значимость и ценность, некую важность, если хочешь, что ей, майке, по сути, не должно предназначаться вовсе. Какая разница вообще, если её носит ЧЕЛОВЕК? Тем более, майка, сшитая на потоке? Обезличенная тряпка с двумя швами и знаком. Чушь. Если перестать придавать этому значение, возможно, и майка эта станет твоей, не обезличивая.

— Это платье тоже кто-то шил, оно что-то стоит, наверное, даже прилично, как антиквариат. Почему ты его выделяешь?

— Оно индивидуально, во всяком случает, сейчас. Оно имеет к тебе отношение, оно бабушкино. Оно несёт в себе что-то невероятно притягательное, оно — концентрат памяти, если хочешь.

— Ты только просил не идеализировать эту майку, а по поводу этого платья сочинил, чуть ли не оду, мастер хокку.

Марк задумался на секунду:

— Девушка в бабушкином платье. Шёлк гладит её спину. Смерти нет.

— Ой, Марк! — Лера обхватила руками плечи, опустила голову и заплакала:

— Я пойду.

— Куда?

— С красноармейцем пойду. Пусть только придёт, собака такая!

— Придёт.

— А вдруг испугается? Я ведь вооружена.

— Вряд ли. Придёт, и не один. Придёт с подмогой, увидишь.

— Если я пойду с ними — мне уже не выбраться отсюда. Никогда.

— Мы этого не знаем.

— Они просто нас убьют. Тебе не надо идти со мной. Чего ради? Вдруг тебе удастся вернуться — позвонишь моей маме. Она волнуется, наверное. Подала в розыск.

— Я тебя не оставлю, Лера. Давай не будем это обсуждать.

— Марк. Придут за мной. Я думаю, помочь ты ничем не сможешь. Просто жди меня здесь. Мне будет легче.

— Правда?

— Да.

— Отчего?

— Когда тебя ждут — есть ниточка, за которую ты можешь уцепиться.

— Ниточка? Я буду ждать тебя так сильно, что это будет канат.

— Правда?

— Да.

— Поцелуй меня, Марк.

Марк прикоснулся губами к Лериной щеке и мягко отодвинул её от себя.

— Марк?

— Помнишь, Лера, мы говорили о зависимостях?

— Да.

— Я коллекционировал девушек. Отношения для меня ничего не стоили. Ловелас. Благо, много усилий для завоевания сердца мне прилагать не приходилось. По большому счёту, любая становилась моей. Отношения настолько обесценились, что я перестал испытывать нежность, трепет, волнение. Девушки, как в ускоренной съёмке, перемещались в моей жизни.

— Марк, не надо. Я не хочу это слышать.

— Подожди, Лера! В один момент мне стало просто тошно. Попробовал начать семейную жизнь. Это был гражданский брак. Приучал себя к мысли, что она моя вторая половинка. Пытался привыкнуть. Куда там! Надоедало очень быстро. Первая моя «гражданская жена», которую я оставил, пыталась отравиться снотворным. Чудом спасли. Вторая ушла от меня сама после череды истерик. Перебила в квартире все, что можно: посуду, технику, порезала всю мою одежду. Сначала был шок. А потом я понял главное — так больше нельзя. Ведь я точно так же кромсал чьи-то сердца, совсем не задумываясь о том, что женщина рядом может быть только в двух ипостасях — или твоя мать, или мать твоих детей. Другого предназначенья у нее быть не должно, иначе это тупик! Вот так, Лерочка. Вот тогда мне стало действительно страшно. И оно пришло — моё одиночество. Я оказался в этой пустыне. Времени подумать было очень много. Тяготило то, что не попросил прощения ни у одной.

— Марк. Ты утрируешь. Очень многие девушки с такой же лёгкостью относятся к отношениям с парнями.

— Я тоже так думал, пока не увидел порезанную рубашку. Вы притворяетесь, что вам все равно.

— Да. Мы притворяемся. Все-то ты знаешь. Каждой девушке хочется замуж, каждая ждет своего принца.

— А ты ждешь?

— Жду. И он приедет. На велосипеде и привезет пенсию.

— Не смешно.

— Со мной, наверное, что-то не так. Ходила по дорогим клубешникам. Невесело, громко. Какое-то королевство кривых зеркал. Ощущение случайной гости в чужой компании. Народ отрывается, а я не могу.