Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945

Так где же истина? То, что, несмотря на свою огромную мобилизацию, Советский Союз был застигнут врасплох, принимается без сомнений. Возможно, Густав Хильгер прав, приписывая сокрушительные поражения 1941 г. отсутствию четких приказов сверху, врожденной славянской нелюбви к ответственности и длительной идеологической обработке офицеров и чиновников послеленинского (? — Ред.) периода, которая запрещала им брать на себя какую-либо инициативу. Примитивная партизанская война разгорелась уже позже, в дни Второй мировой войны, и она расцвела пышным цветом благодаря счастливым трудностям в прямых связях с Москвой. Тем не менее по большей части катастрофу 1941 г. надо отнести на счет Сталина. Если у себя дома он являлся безжалостным диктатором, одержимым жаждой власти, и закончил, как когда-то Тиберий, не доверяя никому, то за рубежом Сталин был слабейшим из политиков (Черчилль оценивал его совсем по-другому. — Ред.). Было глупо верить, что германским посягательствам в Восточной Европе, опасность которых Сталин не мог недооценивать, можно было противодействовать без советского альянса с Западом (который саботировал все усилия по созданию системы коллективной безопасности в 1918–1919 гг. — Ред.) или пробных вооруженных конфликтов с немцами.

Еще большей глупостью было бы верить, что надежная оборонительная система могла быть построена путем переброски невероятно больших масс солдат к границе, в то же время опустошая страну ради того, чтобы выполнить умиротворяющие торговые соглашения с Германией. После возвращения Мацуоки в Москву и отчета о его беседах Сталин и стал той патетической фигурой, которая обнимала полковника Кребса на вокзале неделю спустя, человеком, надеющимся против всех своих глубочайших инстинктов старого революционера, что, не делая ничего неверного, он сможет избежать ловушки, в которую попал. Точно так же, как Гитлер игнорировал пессимистические доклады, поступавшие к нему от разведчиков из абвера и из московского посольства, так и Сталин не придавал значения сведениям своей собственной военной разведки. Поскольку эта служба базировалась на коммунистических политических ячейках, давным-давно созданных в каждой европейской стране, это должна была быть самая лучшая военная разведка в мире.

Вскоре после визита Мацуоки Сталин сделал свой слабейший ход. 27 марта, пока Мацуоку оставили клацать зубами в соседней квартире, Гитлер узнал, что дезертировал самый последний рекрут в Тройственный пакт. Молодой король Югославии восстал против своего дяди, короля-регента Павла. (Переворот был совершен прорусски настроенными офицерами при участии русских белоэмигрантов. Таким образом, они помогли своей покинутой Родине. — Ред.) Договор, который Риббентроп подписал в Вене всего лишь два дня назад, договор, который обязывал Югославию воевать против Греции, теперь, скорее всего, будет аннулирован новым правительством в Белграде. Югославы, окруженные со всех сторон самыми новыми союзниками Германии, обратились к Советскому Союзу с просьбой дать гарантии защиты. Сталин не позволил себя вовлечь в конфликт до такой степени. Не собираясь противопоставлять огромный вес Советского Союза против немцев в момент, когда те были застигнуты врасплох, он, вероятно, полагал, что югославы заставят немцев глубоко завязнуть в своей горной стране и что их жертвы позволят ему выиграть драгоценное время. Поэтому все, что Молотов предложил югославскому министру 4 апреля после того, как честно проинформировал немцев, — это пакт о дружбе и ненападении (подписанный 5 апреля). От этого Югославии было немного пользы.