Швеция в то время внушала такое уважение, что ее именем можно было пользоваться для штурма таких неприступных сфер, как Кейтель — начштаба ОКВ. Также реальный факт — с улучшением транспортных условий в феврале 1942 г. составы с живыми скелетами отправлялись из Советского Союза на работу в Германию по новому разрешению Гитлера. 20 февраля Эрвин Мансфельд прочел лекцию персоналу в министерстве труда; он напрямую заявил, что нынешний кризис рабочей силы не возник бы, если бы было решено использовать русских в Германии с самого начала, и он утверждал, что из 3900 тыс. пленных (цифра преувеличена, в 1941 г. в плен попало не более 2,4 млн, еще около 500 тыс. числившихся пропавшими без вести (в т. ч. из не зачисленных в списки войск) можно считать погибшими. Здесь, видимо, немцы произвели аресты «подозрительных» гражданских лиц. —
Неделю спустя докладная дошла до Кейтеля от министерства Розенберга. Это был очень смелый документ, но был он таким, потому что не был написан самим Розенбергом. Автором был Отто Брайтигам — заместитель начальника политического управления у Розенберга. Памятные записки Брайтигама обычно имели сардонический тон, но редко были непрактичными. Докладная записка Брайтигама от 25 февраля 1942 г. повторяла цифры Мансфельда и докладов из лагерей для военнопленных в Советском Союзе. Он требовал выдачи защитных карточек настоящим советским дезертирам. Он упомянул об утечке сведений, приведенных в ноте Молотова от 25 ноября 1941 г., как о примере пренебрежения Германией пропагандистскими возможностями.
Фактически новые нормы рациона советских военнопленных были объявлены почти немедленно, но все же они были значительно ниже норм для других пленных из армий союзников. И к тому же Бакке пришлось выдержать длительную борьбу за то, чтобы ввести такую же норму для советских рабочих, которые якобы добровольно приехали в Германию. Но отныне в борьбу вступила новая личность. В начале апреля 1942 г. обязанности комиссара по рабочей силе взял на себя Фриц Заукель. Он обнаружил, что в Германии на работах заняты 70 тыс. советских пленных. По соглашению с Райнеке они посылались на фермы, чтобы там в течение трех месяцев откормиться. Это делалось за счет фермера, получавшего в ответ заверение, что он сможет использовать работников до конца войны. Так что пленные прибывали в германскую провинцию, выползая на частых остановках, чтобы пожевать траву. Но обещание не выполнялось; когда пленные поправлялись, их забирали трудиться в тяжелой промышленности.
24 апреля Геббельс записал в своем дневнике, что русские используют группу лекторов, состоящую исключительно из людей, которые вырвались из германских голодных лагерей. Теперь эти люди выступают перед солдатами Красной армии. Поэтому были изданы директивы с требованием лучшего отношения. Но фактически сделано было очень мало, несмотря на заинтересованность Геббельса. Пересмотренные 24 марта 1942 г. инструкции Райнеке немногим отличались от инструкций от 8 сентября 1941 г. Снова подчеркивалось, что понятие качества рационов среди военнопленных не применяется в отношении русских, для которых нормы были установлены в предыдущем месяце. И это повторялось даже год спустя после сталинградской катастрофы.
Инструкции от 24 марта 1942 г. повторяли тезис, что германский солдат обязан помнить, что советские военнопленные являются носителями большевизма, но в целом он должен избегать насилия, сохраняя дистанцию. Дубинки уже применяться не должны, но в отношении применения огнестрельного оружия изменений не было. На неподчинение надо отвечать штыком, прикладом или пулей. Охрана по-прежнему будет наказываться за неиспользование оружия с недостаточным рвением и готовностью, и если целишься в подозреваемых беглецов, предупредительные выстрелы производиться не должны.