Цена соли

Потом она увидела на прилавке торт в целлофане – фруктовый торт, похожий на большой коричневый кирпич с красными черешнями сверху, – и купила его в подарок миссис Робичек.

Дом был такой же, как у Терез, только из песчаника и гораздо темнее и мрачнее. В коридорах было совсем темно, и когда миссис Робичек включила свет на третьем этаже, Терез увидела, что дом не особенно чист. Комната миссис Робичек также не блистала чистотой, и постель была неубрана. «Интересно, – подумала Терез, – она встаёт по утрам такая же уставшая, как ложится спать?» Миссис Робичек оставила её стоять посреди комнаты, а сама двинулась в маленькую кухоньку, тяжело ступая и унося пакет с продуктами, который забрала из рук у Терез. Терез чувствовала, что теперь, оказавшись дома, где её никто не видит, миссис Робичек дала себе волю не скрывать усталости.

Терез так и не смогла вспомнить, как это началось. Она не помнила разговора, который этому прямо предшествовал, да разговор, конечно, и не имел значения. А случилось то, что миссис Робичек стала постепенно отдаляться от неё, как-то странно, будто в трансе. Речь её внезапно превратилась в невнятное бормотание, и она легла навзничь на неприбранную постель. Из-за продолжающегося бормотания, слабой извиняющейся улыбки, жуткой, шокирующей уродливости короткого грузного тела с торчащим животом, из-за виновато склонённой головы, которая всё ещё вежливо была обращена к Терез, Терез не могла заставить себя слушать.

– У меня когда-то был свой магазин женской одежды в Квинсе. О, прекрасный, большой, – сказала миссис Робичек, и Терез уловила хвастливую нотку и невольно начала слушать, ненавидя себя за это. – Знаете, такие платья с талией углом и маленькими пуговками доверху. Знаете, года три-пять назад…

Миссис Робичек невразумительно расставила негнущиеся пальцы у себя на талии. Короткие пальцы и близко не могли охватить переднюю часть тела. Миссис Робичек казалась очень старой в тусклом свете лампы, от которого у неё под глазами залегли чёрные тени.

– Их называли платья «Катерина». Помните? Это я их моделировала. Они из моего магазина в Квинсе. Знаменитые очень даже!

Миссис Робичек встала из-за стола и прошла к маленькому сундучку у стены. Она открыла его и, продолжая говорить, стала вытаскивать оттуда прямо на пол платья тёмной, тяжёлой на вид материи. Она подняла гранатово-красное бархатное платье с белым воротничком и крошечными белыми пуговками, буквой «V» сбегавшими вниз по передней части узкого лифа.

– Видите, у меня их полно. Я их делала. Другие магазины копировали.

Уродливая голова миссис Робичек гротескно склонилась над белым воротничком платья, который она захватила подбородком.

– Вам нравится? Я вам одно дарю. Идите сюда. Идите сюда, примерьте.

Мысль о примерке платья вызвала у Терез отторжение. Если бы только миссис Робичек снова прилегла отдохнуть. Но Терез послушно встала, словно у неё не было своей собственной воли, и подошла.

Дрожащими и назойливыми руками миссис Робичек прижала к ней чёрное бархатное платье, и Терез вдруг представила, как она обслуживает покупателей в магазине, суматошно навязывая им джемперы, потому что никак иначе выполнить то же самое действие она не могла бы. Терез вспомнила – миссис Робичек говорила, что работает во «Франкенберге» четыре года.

– Вам больше нравится зелёное? Примерьте его.

И в миг, пока Терез колебалась, миссис Робичек бросила это платье и взяла другое, тёмно-красное.

– Я пять их продавала девушкам в магазине, но вам я одно дарю. Остатки, но они до сих пор в моде. Это нравится больше?

Терез больше нравилось красное. Ей нравился красный цвет, особенно гранатово-красный, и она любила красный бархат. Миссис Робичек подтолкнула её к углу, где Терез смогла раздеться и положить одежду на кресло. Но она не хотела этого платья, не хотела, чтобы ей его дарили. Ей это напоминало о том, как в Доме она получала обноски после старших детей, потому что её считали практически одной из сирот, составлявших половину школы и никогда не получавших посылок извне. Терез скинула джемпер и почувствовала себя совершенно голой. Она обхватила себя за руки выше локтей – кожа там была холодной и нечувствительной.

– Я шила, – упоённо говорила сама с собой миссис Робичек. – Как я шила, с утра до ночи! Под моим началом были четыре девушки. Но у меня стали плохие глаза. Один ослеп, вот этот. Надевайте платье.

Она рассказала Терез об операции на глазе. Он был не полностью слепым, только частично. Но было очень больно. Глаукома. Он и сейчас болел. Он и ещё спина. Ступни. Косточки.

Терез поняла – миссис Робичек рассказывает о всех своих неприятностях и невезенье, чтобы ей, Терез, стало ясно, почему она опустилась до работы в универмаге.

– Подходит? – уверенно спросила миссис Робичек.