Цена сомнения

— А жена ваша выпивала?

— Только в обществе. Иногда мартини.

— А виски?

— Очень редко.

— В комнате, где она была, найдены две бутылки из-под шотландского виски. Обе пустые. Одна перевернута, другая, по всей вероятности, выпита. Сколько, самое большое, могла выпить ваша жена?

— Ну, может быть, четыре рюмки. От силы пять, за вечер. Я имею в виду, где-нибудь на вечеринке.

— А как она реагировала на выпивку?

— В основном, немного пьянела после двух-трех рюмок.

— А от полбутылки скотча как бы она себя чувствовала?

— Думаю, такое количество свалило бы ее с ног, довело бы до бесчувствия.

— Ей стало бы плохо?

— Наверняка.

— Ей когда-либо было плохо от спиртного?

— Пару раз. Она вообще-то так много никогда не пила. Так что трудно сказать что-то определенное.

— Вскрытие показало, что ваша жена не была пьяна, мистер Тейер. И тем не менее, полная бутылка виски, а может быть, и больше, была выпита в квартире, в день ее смерти. Либо выпита, либо вылита в помойку. Что вы думаете по этому поводу?

— Не знаю, что и думать, — откликнулся Тейер.

— Вы только что сказали, что ваша жена мало пила. Как по-вашему, могла бы она выпить целую бутылку виски?

— Право, не знаю. — Он слегка отрицательно покачал головой. — В моем представлении Ирэн не из тех, кто способен на самоубийство, и на прелюбодеяние, и на развод тоже. Откуда мне знать, что она могла или не могла бы сделать? Я не знаю эту женщину, которая, как вы предполагаете, убила себя и у которой был любовник, и которая собиралась в Рено. Такую я не знаю, понимаете? Зачем вы меня о ней спрашиваете? Это не Ирэн. Это какая-то… какая-то… какая-то…

— Кто, мистер Тейер?

— Какая-то незнакомка, — сказал он едва слышно. — Это не моя жена. Чужая. — Он опять сокрушенно покачал головой и повторил: — Чужая…

* * *

В коридоре Брио Билдинг толпились музыканты, певицы, танцовщицы, композиторы, сочинители куплетов, распорядители и посредники, в воздухе звучал музыкальный жаргон "хиппи".

— Вот что, мужик, сказала я ему, плати две банкноты за уик-энд или адью, — донеслось из гула голосов до ушей обоих полицейских, как только они вышли из лифта. — Ну, дурак пошел и заложил свой инструмент. Ну я и говорю, мужик, как ты собираешься дуть, если спустил свою трубу. Ну а он мне и говорит, все равно не могу дуть, пока не достану травки. Ну вот и загнал инструмент, чтобы купить ее. Но и играть не может, не на чем.

Тут были девушки — крашеные блондинки с веселыми глазами в небрежно-развязной позе танцовщиц "хиппи", игроки на тромбоне с длинными руками и короткими козлиными бородками, посредники с пронзительным взглядом карих глаз за стильными очками в черной оправе, певички с зачесанными на одну сторону, свободно спадающими волосами. И опять тот же голос: "А я ему и говорю, с чего это я должна ради тебя выкладываться, если я ни для кого в джазе не стараюсь, а он что-то вроде того, что у нас все по-другому, детка. А я ему, что по-другому? А он мне руку под юбку засунул и говорит: "Это — любовь, детка". У края толпы — одинокий уличный торговец; человек, ожидавший встречи с пианистом, который, видимо, принимал наркотики с четырнадцатилетнего возраста; семнадцатилетняя девушка с прической в стиле "Клеопатра" в ожидании трубача, организовавшего для нее прослушивание в своей группе. Клинг не слышал всей этой несмолкающей болтовни, доносившейся отовсюду, не видел хорошеньких, хотя и слишком накрашенных девушек с задорным блеском в глазах, в легких платьях, обтягивающих пышные бедра. Они миновали запруженные толпой переходы, газетный киоск, где продавались мини-газетки, жирные черные заголовки которых уже не сообщали больше о смерти Ирэн Тейер и Томми Барлоу — с первой полосы их вытеснили сенсационные сообщения об очередной сумасбродной выходке Хрущева. Они с трудом пробрались сквозь толпу, как два бизнесмена, которые только что нанесли деловой визит и вышли к исходу апрельского дня на сумеречный свет.

— Ты был с ним слишком груб, — внезапно резко произнес Хейз, даже не повернувшись к Клингу.

— А может быть, это он убил их, — бесстрастно возразил Клинг.

— А может, и нет. Кто ты, черт возьми? Великий инквизитор?

— Ты ищешь со мной ссоры, Коттон? — заметил Клинг.

— Нет, просто говорю.

— Что именно?

— Говорю, что есть хорошие полицейские и есть дерьмо. Мне противно смотреть, как ты становишься таким.

— Благодарю!

Какое-то мгновение они еще молча стояли на тротуаре, мимо них спешили домой служащие. Казалось, им больше нечего сказать друг другу. Они стояли, как чужие, пальто нараспашку, руки в карманах.

— Ты возвращаешься в участок? — спросил наконец Клинг.

— Я полагаю, ты захочешь напечатать рапорт, — заметил Хейз и, помолчав, добавил язвительно: — Ведь это ты задавал все вопросы.

— Ну и что?

— Ну вот и пиши.

— Злишься?

— Да.

— Ну и катись! — Клинг выругался и исчез в толпе.

Какое-то мгновение Хейз еще смотрел ему вслед, сокрушенно качая головой, затем вынул руки из кармана, помедлил, засунул их обратно и решительно направился к станции метро на углу.

* * *