Цена спокойствия

Каменная ладонь даже не дрогнула, игнорируя повеление. А вот Прасковья захрипела и схватилась за шею. Волосяная верёвочка сдёрнула ведьму с коряги и подвесила в воздухе. Старая колдунья выпучила глаза, попыталась сорвать украшение, но ничего не вышло. Волосяной шнурок медленно, но настойчиво сжимался вокруг шеи, разрывая кожу и проникая всё глубже в ткани. В какой-то момент кровь хлынула потоком, Прасковья душераздирающе завизжала, но почти сразу же захлебнулась криком. Раздался еле слышный хруст, и её голова рухнула вниз. Вслед за головой полетело тело. Трясина равнодушно поглотила мёртвую ведьму.

Марина испуганно дёрнулась, когда светящееся Древо Жизни поплыло к ней.

Волна любви и уважения мягко накрыла колдунью. В голове стали вспыхивать образы, благодаря которым стало понятно — почти живой артефакт не захотел служить эгоистичному и высокомерному существу.

«Не бойся, хранительница. Подставь ладони. Не бойся».

Сычкова, словно завороженная, смотрела, как увеличившийся вдвое вечный конденсатор опускается в её руки.

[1] Аббревиатура не совсем цензурного выражения, означающего недалёкую, высокомерную и не слишком умную девушку.

Эпилог

Снегопад прекратился, тучи разбежались, и небо усыпали крупные молочные звёзды. Сегодняшний морозец кусался игриво, совсем чуть-чуть, ветра не было, и Марина решила до Красноселья пройтись — она уже забыла, когда в последний раз гуляла с Гердой. Все эти месяцы пришлось заниматься разгребанием огромной кучи проблем, и собака засиделась во дворе, ожидая, когда хозяйка вспомнит об отдыхе.

Приреченская ведьма шла неспешно, наслаждаясь погодой и смеясь над дурачествами псины — та носилась как щенок, с разбегу ныряла в сугробы, отфыркивалась, бешено махала хвостом и неуклюже уворачивалась от снежков, вывалив язык и улыбаясь во всю собачью морду.

Частокол возвели заново и оборудовали времянку для дежурных. Конечно, о полноценном восстановлении КПП речи пока не шло, но Семашко очень рассчитывал всё закончить к следующей осени. Потусторонний шиповник вновь был высажен вокруг территории, причём Марина на этот раз поселила в нём лозовиков, чтобы те следили за сохранностью живой изгороди. Конечно, пришлось раскошелиться на оплату, но приреченцы согласились раз в квартал жертвовать нечисти пару литров крови.

Защитную борозду восстановили. Большинство женщин после этого слегли с простудой, потому что пахать, как и всегда, пришлось обнажёнными, а в октябре ночи уже достаточно холодные. Марина и Таня тщательно изучили ведьминский мешок, который смог ослабить охранные свойства борозды, и фельдшер нашла себе на зиму хобби — разработка мешочка-антидота. На всякий случай.

Проходя мимо кладбища, ведьма замедлила шаг. Нежить тогда, осенью, поймали всю. Сейчас большинство могил были пусты, но люди старались об этом не думать. Они по-прежнему приходили сюда, чтобы почтить память усопших. И неважно, что останки сожжены и пущены по ветру с огромными магическими предосторожностями. Лишь с десяток костомахов, присыпанных солью, вернулись в свои могилы. Оксаны Сычковой среди них не было — как и большинство, она оказалась развеяна. На референдуме единогласно решили больше не хоронить людей, как раньше. Теперь в Приречье всех умерших будут кремировать.

У околицы Красноселья слышались крики и смех — зимой нечистой силы можно было не бояться, поэтому детей выпускали погулять без опаски даже вечером. Ребятня каталась на санях и кусках клеёнки с пологой горки, строила снежные крепости и валялась в снегу. Те, что постарше, обустроили для себя гору повыше и зорко следили, чтобы малышня не лезла на обледенелый сугроб высотой в три этажа.

— Здрасьте, Марин Викторвна! — понеслось со всех сторон. Герда, увидев детей, радостно рванула в их гущу. Послышался чей-то вскрик.

— Герда, к ноге!

— Не переживайте, Марин Викторвна! Это она Эльвирку в снег уронила, от любви! — вынырнул из толпы раскрасневшийся то ли Мирон, то ли Костя Бондаренко. Через секунду рядом появился брат. Вечером, в пуховиках и шапках, сдвинутых набок, мальчишек, пожалуй, не различили бы и родители.

Герда басовито гавкала, носилась за радостно визжащими детьми и шутливо рычала.

— Марина Викторовна, можно, собачка с нами поиграет? — попросил кто-то из девочек.

— Ладно, только недолго. И в санки её не запрягайте, а то шеи себе посворачиваете. Она не умеет нормально в упряжке ходить.

«Герда. Не пугай, не обижай. Малышей. Придёшь. Как устанешь».

— Вы на собрание? — спросил Костя (или Мирон). — Мамка и папа уже там.

— Да, туда. А вы, стало быть, развлекаетесь? Настю куда дели?

Братья замерли. Потом Мирон (или Костя) всмотрелся в темноту и испуганно заорал:

— Наська, ты куда?! Тебе щас кто-нибудь накостыляет!

Второй мальчишка подхватил:

— Или башку разобьёшь, а нам потом мамка наши поотрывает!

Забыв о ведьме, Бондаренко побежали в сторону «взрослой» горки. Марина рассмотрела у подножия крадущуюся фигурку в коротком пуховике. Девочка упорно тащила за собой санки.

«Малышка неисправима», — хмыкнула ведьма и пошла в сельсовет.

* * *