Цена страсти

Разумеется, он ни слова не произнес. Как, впрочем, и обычно. Но тем не менее все искренне полагали, будто ему стало куда лучше – ведь он почти перестал ночами заходиться в крике…

Ночные кошмары наутро совершенно забывались. Сандр даже не помнил, отчего кричал – лишь порой смутно припоминал ощущение головокружительного падения в какую-то бездну. До сих пор иногда он просыпался от этого ощущения.

Ему отчаянно недоставало Электры. Ее обостренная внимательность и бодрая напористость словно восполняли его угасшие чувства. А ее искреннее, но молчаливое сострадание избавляло его от надобности притворяться человеком… братом… сыном. В обществе своей неугомонной сестрицы он просто делал все, как она велит – не думая, не рассуждая. В присутствии Электры ему можно было не утруждать голову, так напоминающую теперь запыленный чердак…

Увы, оказалось, что Электра не столь разумна, как он полагал. Выходило, что он помог ей совершить нечто, по мнению Дедала и остальных – впрочем, в основном Дейда, – странное, опасное и вообще ужасное…

Сандр знал: то, что они с Электрой сделали, – неправильно. Увы, не мог осознать, почему именно.

Миранда, казалось, была обеспокоена более остальных. Ничего странного: она лишь недавно влилась в семью и поэтому все еще была относительно нормальна. Кас, похоже, был более удручен перспективой оставить молодую жену в ее деликатном положении, нежели спасением Электры. Орион же выглядел так, словно размышлял над проблемой радиальной симметрии у морских ежей или о чем-то в этом роде. Сандр понимал, что вечная рассеянность Ориона не имеет ничего общего с его собственным ледяным безмолвием. Орион обладал вполне здравым, притом совершенно блестящим умом – и этот ум был занят материями куда более значимыми, нежели какая-то беглая сестрица.

Малышка Атти, сощурив зеленые глаза, испытующе смотрела на Сандра. В свои тринадцать лет Аталанта, худенькая и подвижная, казалось, была сотворена из одних веснушек да железной силы воли впридачу. Сандр подумал вдруг, что из всех домашних именно Атти лучше всех понимает его… Ведь Атти тоже сломлена – правда, по-иному. Она представления не имела о понятиях добра и зла, царящих вне этих стен, – впрочем, если и знала об этом, то предпочитала их игнорировать.

Сандр эти правила знал. С этой частью его памяти все было в порядке. Он лишь не мог вспомнить, отчего эти правила почитались столь важными.

Сунув в рот последний кусок, Дейд поднялся, все еще жуя.

– Поторопимся, ребята. Лошади, что я арендовал, должны быть уже здесь.

Впрочем, у Дедала был собственный конь – норовистый и игривый вороной жеребец, естественно, именуемый Икаром.

Лошадь же Сандра, гнедой мерин, в сущности, ему не принадлежала – в привычном смысле слова. Просто никто не позарился на эту клячу, поэтому Сандр отвязал ее от коновязи возле военного госпиталя в тот самый день, когда решил отправиться домой. Отвязал, сел на него и уехал.

У этого флегматичного животного вовсе не было имени. Он дышал, он жевал, он подчинялся командам седока. Этого для Сандра было вполне достаточно.

Сандр не стал есть – впрочем, никто из присутствующих не усмотрел в этом ничего необычного. Лошадь его накормлена – и это главное. И хотя они с конем въехали в Лондон лишь накануне вечером, они снова в дороге, хоть солнце еще не достигло зенита. Конь, впрочем, успел отдохнуть, так что Лисандру было не на что пенять.

Чтобы жаловаться, нужно говорить – и не просто говорить, а еще и браниться.

Сандр почти разучился делать как первое, так и второе.

В столовую вихрем ворвалась миссис Филпотт:

– Они здесь, миссус! Они дома!

По мере того как они приближались к центру города, окрестные дома делались все выше и выше. Лачуги сменились добротными высокими строениями, а редкие всадники уступили место конным экипажам. Воздух наполнился людским гомоном и прочими звуками, привычными для города.

Город… Эрон предпочел бы вовсе не показываться в Лондоне. Однако обеих мисс Уортингтон во что бы то ни стало нужно было сюда доставить. Сгорбившись в седле, он натянул видавшую виды шляпу Хейстингза на самые уши и вознес безмолвную молитву, уповая на милость фортуны. Вот она, обитель самых горьких печалей его юности. Вот оно, трепещущее сердце Общества… даже того хуже. Будущему наследнику, чье состояние маячит в необозримом будущем, легче легкого найти здесь приключения, притом самые что ни на есть печальные.

Увы, так с ним и случилось в свое время. И теперь прошлое висело на нем, словно мельничный жернов, привязанный к шее.

«Проводи домой юных леди и убирайся восвояси!»

И все же он продолжал ломать голову над загадкой по имени Электра Уортингтон.

За долгие годы лишений и испытаний Эрон приучился не судить о людях по их наружности. И вообще не выносить поверхностных суждений. Он начал постигать эту науку в юности, полной горьких ошибок и заблуждений, а позднее совершенствовался в ней, когда не покладая рук выковывал свой характер и восстанавливал утраченную честь.