Цена вопроса

Руслан никак не мог прийти в себя. Выпил стакан воды, послушно проглотил лекарства и, бормоча извинения за испорченный праздник, направился к своей машине. Вместе с ним пиццерию покидали многие: кто-то рассаживался по автомобилям, большинство пошли пешком. Глядя на то, как они спокойно переговариваются, берут друг друга под руку, сердечно прощаются, прикладываясь к щёчке, улыбаются, благодарят Варю, невозможно было поверить в то, что он видел. Откровенные танцы, обжимания, а уж тем более… Могло ли такое быть?! Руслан уже не был в этом уверен. Вряд ли. Он и в самом деле немало выпил. А пьяный мозг способен выкидывать ещё и не такие фортели.

Ирина… Они едва не стали близки, страстно целовались – видимо, это произошло там, на крыльце. Уж в чём он точно был уверен, так это в их поцелуях. А потом ему стало плохо. Должно быть, это объясняет, почему у него ничего не получилось.

Однако он не испытывал сейчас ни досады на своё внезапное бессилие, ни желания вернуть, повторить те мгновения. Не искал встреч с этой женщиной – совсем наоборот. Теперь он испытывал к Ирине не слишком понятные даже ему самому чувства. Он по-прежнему восхищался её красотой, Шустовская казалась ему притягательной и прекрасной. Но почему-то сейчас это размывалось ощущением неоправданного, неясного, смутного омерзения.

Мысль о прикосновении к ней вызывала дурноту. Сознание раздваивалось. Он всё ещё желал эту женщину, но вместе с тем ему хотелось бежать от неё куда подальше.

В детстве его любимым блюдом были пельмени. Он мог есть их круглосуточно, питаться ими одними, поглощая в огромных количествах. Пока однажды мама по рассеянности не принялась нарезать мясо, позабыв помыть нож после того, как разделывала им рыбу. Руслан на дух не переносил запах сырой рыбы и, заметив мамин промах, стал кричать, чтобы она немедленно вымыла нож. Она переполошилась, сунула нож под струю воды, потом долго мыла мясо, но…

Но больше пельменей он не ел никогда. Отлично знал, что мясо никак не может пахнуть рыбой, что в дальнейшем, принимаясь готовить, мама ни в коем случае не допустила бы повторения досадной ситуации. Но поделать с собой ничего не мог. Подавить гадливость, побороть предубеждение не получалось. Он пробовал поесть, чтобы не расстраивать маму. Подносил ложку ко рту – и в нос бил воображаемый, несуществующий, фантомный рыбный запах.

Теперь ситуация повторялась. Только в этот раз он даже природы своего отвращения понять не мог. Но, собственно, это было к лучшему. Роман с Ириной был бы непростительной ошибкой. Наверное, и разбираться-то в своих воспоминаниях о том вечере не стоило. Нужно просто подавить их. Оставить как есть. И наладить отношения с Марусей. Он ведь собирался сделать ей предложение под Новый год. Всё ещё собирался.

…А она жила в те дни, как в бреду. Больше не плакала, не ревновала, не задумывалась, где был муж той ночью. Не до того было. Даже боль от потери Алисы немного отступила. Всё померкло перед постоянным, всепоглощающим страхом, который прочно, по-хозяйски обосновался в душе. Это был страх, что она неудержимо сходит с ума. Потому что ничем иным, кроме помешательства, объяснить происходящее не получалось.

С той самой ночи с ней рядом постоянно находилось нечто, родившееся в глубине тёмного зеркала. Она всё время слышала за спиной дыхание. Краем глаза замечала движение. Открывая глаза при пробуждении, успевала увидеть чью-то фигуру возле кровати. Впервые это случилось следующим утром, первого ноября.

Легли они поздно: Марусе было плохо, как никогда раньше. Она пыталась объясниться, рассказать, что с ней произошло, но ничего не получалось. Она лишь рыдала, икала, вопила и дрожала. Он с трудом успокоил её, и перед тем, как заснуть, она решила, что поговорит с мужем завтра.

Пробудившись, подумала, что уже поздно, давно пора вставать. Руслан спал рядом: она, не открывая глаз, чувствовала его тепло, слышала, как он дышит. Ей казалось, он смотрит на неё, и в этом взгляде – любовь и забота. Не помнилось ни о чём плохом – просто хотелось, чтобы это уютное, счастливое мгновение длилось вечно…

Спустя какое-то время Маруся улыбнулась и распахнула глаза, приготовившись встретить ответный взгляд. То, что она увидела, было началом долгого, невероятного кошмара, который неведомо почему вторгся в её жизнь. Уже сама по себе потеря дочери могла свести с ума, но, словно этого было мало, что-то продолжало испытывать её на прочность.

Руслана в комнате не было. Тепло, которое она ощущала, исходило не от него. Дыхание, которое только что слышала, было не его дыханием. Рядом с ней, положив голову на подушку, лежало сморщенное существо с коричневым лысым черепом – постаревший младенец с несоразмерно большой головой и кривыми ножками, замотанный в грязные тряпки. Мерзкий карлик, сверкая лукавыми чёрными глазками, хихикал, обнажая беззубый рот, извивался, тянул к ней иссохшие ручонки. Ластился, наподобие кошки, урчал и изгибался.