Через несколько дней папа привел к нам свою подругу. Она мне понравилась. Спокойная, мягкая, немногословная, внешне очень похожая на маму, какой я ее помнил. И снова Прекрасное Око встало рядом и помогало, подсказывало, как мне себя вести, чтобы выглядеть взрослым и самостоятельным, разумным и уравновешенным, одним словом – таким, какого не страшно выпустить из родительского гнезда. Сам бы я ни за что не догадался, например, вытянуть руки над головами отца и его женщины и с шутливой торжественностью произнести:
– Благословляю вас, дети мои, плодитесь и размножайтесь, порадуйте меня братиком или сестричкой, а меня отпустите в вольное плавание, мне пора становиться на крыло.
До той секунды я был уверен, что в моей голове и слов-то таких отродясь не бывало. Они были вложены в меня Прекрасным Оком, всевидящим и всезнающим.
Еще через несколько дней я переехал.
Дзюба
– Знакомьтесь, – прогудел басом Аркадий Михайлович, – Анюта, вот это Роман, твой временный кавалер. А это, – он обернулся к Дзюбе, – Анна, Анечка, Анюта, твоя девушка на ближайшее время.
Дзюба рассматривал вошедшую в комнату молодую женщину, показавшуюся ему очень красивой. Просто-таки ослепительной. Каштановые, с заметным красно-рыжим отливом волосы уложены в стильную асимметричную стрижку, слегка раскосые миндалевидные «кошачьи» глаза, безупречная стройная фигурка с изящными пропорциями. Анна улыбнулась, и улыбка могла бы сойти за проявление искренней доброжелательности, если бы не настороженные, какие-то даже испуганные глаза.
– Каждому из вас в отдельности я все объяснил, так что инструктаж проводить не буду, повторю только главные моменты: ты, Анютка, делаешь все, как просит Роман. Изображаете любовь-морковь и половую разнузданность. Роман города не знает, поэтому тебе, Анюта, придется ему помогать и информацией, и сопровождением. Ну и кормить-поить, разумеется, а то глупо выйдет, если парень вырвался к своей пассии из Москвы, души в ней не чает, а кушает в общепите. Люди не поймут.
– Какие люди? – напряженно спросила Анна.
– Ну как – какие? – рассмеялся Аркадий Михайлович. – Разные. Дело-то ответственное, так что наверняка найдутся желающие проверить, действительно ли капитан Дзюба в наш город за любовью и лаской приехал или у него другой интерес.
– А половую разнузданность как изображать? – задала Анна следующий вопрос.
– Как в кино. Хороший режиссер без единой постельной сцены умеет показать зрителю все, что считает нужным.
Роману стало смешно. Надо же, эта Анна, кажется, боится, что от нее потребуется сексуальная активность!
– Идите, ребятки, устраивайтесь. Рома, читай материалы, обдумывай, на все про все тебе вечер и ночь, завтра утром приеду – поднимешься ко мне сюда, все обсудим и решим, что делать дальше. Анютка, напоминаю еще раз: с квартирантом своим не откровенничай, но про то, что хахаль приехал, скажи обязательно.
– Зачем? – удивилась она. – Я ничего ему про себя не рассказываю и не собираюсь. Нечего всяким козлам лезть через мои личные границы.
«Резковата девушка, – отметил про себя Роман. – Интересно, ее квартирант действительно козел или это ее обобщающее мнение обо всех мужиках?»
– Надо, девочка, надо. Если кому интересно, то не у тебя же спрашивать будут, а как раз у твоего жильца, и нужно, чтобы ему было что правильно ответить.
– Ну ладно… раз надо… – нехотя согласилась она.
Дзюба перехватил взгляд Анны, быстро обегающий его с ног до головы. Что она видит? Широкие плечи, крепкие ноги, огненно-рыжие волосы, веснушки на лице, голубые глаза, густые ресницы, на которые когда-то обратила внимание Дуняша, девушка из ломбарда, куда молодой оперативник пришел в поисках сведений о взятом напрокат колье. Снова привычная острая боль пронзила тело насквозь… И тут же утихла так же привычно.
Шарков
Отец Валерия Олеговича Шаркова жил один и, несмотря на давние и настойчивые уговоры сына, переезжать к нему отказывался категорически.
– И не заводи со мной эти разговоры, – говорил Олег Дмитриевич. – Я давно привык жить один, я прекрасно справляюсь. И не хочу беспокоиться о том, что мои звери кому-то мешают.
Отец в свои годы действительно был вполне бодр и самостоятелен. Еду любил простую, отварить картошечки или сделать гречневую кашу – не проблема, но чаще всего Олег Дмитриевич ел то, к чему привык в молодости: творог со сметаной, сосиски с консервированным зеленым горошком, бутерброды с сыром, чай с плюшечкой.