Цена золота. Возвращение

— Я, господин Хадживранев, предпочитаю не давать советы, а получать. А перед надвигающимися событиями наши с вами распри отходят на задний план. И личные заботы — тоже. Да, и старым борцам придется кружиться в общем хороводе… Впрочем, пора обменяться тостами. Вам нет необходимости быть со мной чересчур любезным, но если вы покажете себя человеком сломленным, удрученным, это тоже будет не на пользу нашему государству.

4

— Моя удрученность? Она может растаять, испариться… Помогите мне в этом, Ваше Высочество! Исполните одну мою ничтожную просьбу.

— Ничтожную? Нет, ничтожной я от вас не приму! — ответил князь, глядя в потолок. — Я уже сказал, вы мне нужны для серьезных дел. Советуйте, диктуйте…

Они сидели, опершись локтями о яркие, мохнатые полосы, почти касаясь друг друга. Перед ними уже стояли бокалы с вином. Балканская корчма, неожиданным образом превратившаяся в европейскую гостиную, сдержанно жужжала. Шепот переводчиков перемежался тихим — по этикету — смехом, закамуфлированным рукою — вместо зубов поблескивали перстни. А где-то в стороне от всего этого, будто воспоминание прошлого, желтело лицо муфтия. Князь все еще смотрел в потолок.

— И все же, — начал Павел, тоже подняв глаза к потолку, словно предостерегая: «Бокала не вижу, тоста говорить не стану». — Все же моя просьба касается жизни моих друзей, касается веры в трон, сплоченности народа… И все решится в ближайшие час или два.

— Господин Хадживранев! — воскликнул князь, — Никаких новых жертв, ни здесь, ни где бы то ни было, не будет. К тому же ваших друзей осталось так мало, что нам, кажется, придется заняться их разведением. А «вера», «сплоченность» — это категории, для которых часы не имеют значения, как, впрочем, и годы. Не так ли?

— Вы совершенно правы, Ваше Высочество, — поспешил согласиться Хадживранев — сейчас ему надо было быть царедворцем. — Благодарю вас!

— Пустяки. Разве я в чем-то уступил? Потерпел поражение?.. Да, я потрудился, очистил ваши слова от ненужной чешуи. Вам придется привыкать. Я рыбак и сам чищу, сам потрошу свою рыбу. Разумеется, лучшие экземпляры. И чем они лучше, тем с большей любовью я это делаю… А вы — рыбак?

— Простите, Ваше Высочество.

— За что?.. Ох, господин Хадживранев, — грустно вздохнул князь, — вы за свое. Хотя, впрочем, вы правы — время у нас ограничено, а мы все болтаем, болтаем. Так подумайте о тосте. А я — о своем. Впрочем… как сами решите. Вы здесь хозяин.

Павел встал, толкаемый чужой волей. Взял было бокал, но понял, что поторопился. Как-никак они явились сюда, чтобы слушать речи. Он быстро поставил бокал на место и вино выплеснулось ему на руку. Устремленные на него взгляды отпрянули, словно он плеснул в их сторону. Князь снова уставился в потолок. «Ну что ж, господа… Гм…» И Павел принялся вытирать руку о кошму — долго, старательно.

5

Чуть позже, протянув руку к окошку, он увидел, что она сухая, увидел и те слова, какие он должен был преподнести собравшимся.

— Да, уважаемые господа, дорогие гости, я вымочил рукав, но это не впервой. Я привык к приемам разного ранга… Однако недавно я столкнулся с особого рода приемом, когда приходится мириться с вымоченными… к примеру, штанинами. Так, для того чтобы попасть на встречу с Их Высочеством, я переправлялся через Марицу вброд, тайком. Почему? Да потому, что один не известный мне человек, имевший несчастье быть на меня похожим, был застрелен на мосту, в своем фаэтоне. Находясь вне закона, я даже забыл переодеться. А здесь нынче ночью кипел бой. Чтобы встретить Его Высочество стоя, а не в гробу, я передал свою смерть другому… Да, тело его где-то среди нас… Под столом… или в углу… Не ищите его, господа! Труп как труп. Как вы… как я! Только мы еще не получили своей пули… Да, плохо, что в таких случаях я не умею держать себя изысканно, хладнокровно. Вот, к примеру, подстерегли меня в Стамбуле. Двое. Заявили, что якобы имеют при себе приговор и исполняют волю Его Высочества… а сами выбрали темный переулок… Царствие им небесное, я спас честь короны, но думаю, что можно было бы и не так грубо. А вчера, наоборот, я позволил положить себя на обе лопатки, как новобранец. Я все же справился, но пострадал мой френч, господа! И непоправимо. Вот! — он повернулся спиной к сидящим и большим пальцем, через плечо указал себе на лопатки. — Это масло для пола, господа, о котором мы давеча шептались с Его Высочеством.

Он снова оглядел присутствующих, они притихли, и на этот раз не от смущения. Он оперся о стол, расставив руки как можно шире, словно хотел охватить всех: