Цени

Бабуля, начав рассказывать про случай и наблюдая Женин псевдоинтерес, видимо решила, что он будет так же не против послушать и другие её истории, коих за жизнь накопилось немало, и, будто заведённая, начала жужжать и жужжать без остановки. Женю это начинало всё больше и больше напрягать, и он, всё же не выдержав, заявил: “Бабу… извините, Антонина Герасимовна! Вы меня конечно извините, но у меня перед этим был очень трудный перелёт, и я устал. Могли бы вы перестать мне вот это всё рассказывать и дать мне всё-таки немного отдохнуть?!”. Женя понял, что он, пожалуй, по-настоящему нагрубил невинной старушке, однако отступать было поздно. “Ладно, ладно, что ты, Женечка, что ты? Отдыхай себе на здоровьичко, отдых – это очень важно, уж я-то знаю. Да ты ещё и растущий организм…”.

Женя прервал очередной монолог строгим, холодным взглядом и, когда Антонина Герасимовна всё же замолчала, он резким движением отвернулся и уставился в окно.

Минут на десять в самолёте воцарилась тишина, спокойствие, и умиротворённость. Женя успел несколько раз передумать все мысли о скорой встрече с надоевшими одноклассниками, надоевшей сестрой и… надоевшими родителями. В его голове стоял траур по кончавшемуся периоду свободы…

Вдруг самолёт резко и сильно дёрнуло. Антонина Герасимовна опять крепко вцепилась пальцами в Женино предплечье. Он хотел повернуться и сказать ей что-то по этому поводу, но самолёт опять сильно тряхнуло. Женя попытался сохранить спокойствие, но что-то в его душе подсказывало – это не турбулентность. Стюардесса, с неожиданной гримасой паники на лице, побежала в сторону кабины пилотов. Люди в салоне стали переглядываться и обмениваться пока ещё тихими, вопросительными репликами. Вдруг, с потолка выпали кислородные маски. Все мгновенно засуетились и в течении десяти секунд пассажиры были уже в них. Какой-то младенец в конце салона закричал; лица и без того волнующихся людей начинали становиться ещё более озабоченными. Вскоре из кабины пилотов выбежала стюардесса и подбежала к своему коллеге. Они стали очень оживлённо что-то обсуждать шёпотом. Их лица не покидало крайне обеспокоенное выражение. Бабуля и Женя несколько раз молча переглянулись. Они поняли. Всё поняли… Кто-то, сидящий у одного из правых иллюминаторов громко, с ярким выражением ужаса промолвил: “Двигателя… нет!”.

Эта фраза громом ударила по салону, где до этой секунды стояла гробовая тишина, нарушали которую лишь глубокие, волнительные вздохи озабоченных пассажиров.

Самолёт стал сильно крениться вправо и подниматься вверх. Из кабины пилотов донеслись громкие, панические крики, которые то и дело перебивал писк и визг различных сигнализаций и оповещателей в кабине:

– Сашааа, тангаж держи!!

– Левее тяни, левее!!

– Газ полный! РУДы на максимум!!

– Давай, тяни, выходим, выходим, выходим!!…

– Левый крен давай!

– Спокойно, сейчас выйдем уже!

Эти крики, этот визг, эти сигнализации – всё это быстро перешло в салон. Люди слышали всё то, что происходило у пилотов и понимали – это конец. Десятки глаз, наполненных паникой и страхом, опять стали переглядываться между собой. Ребёнок в хвосте кричал всё громче и громче. Нервы сдавали. Люди начали кричать.

За несколько секунд салон из состояния мёртвой тишины перешёл в полный хаос. Всюду слышался крик и рыдания. По всему салону громко звучали молитвы всем существующим и несуществующим богам. Стюард и стюардесса безнадёжно пытались прервать весь этот громогласный хаос, но у них ничего не получалось. Их молодые, отчасти неуверенные голоса растворялись в этой каше, состоящей из мата, молитв, рыданий, и простого крика. Антонина Герасимовна с ужасом в глазах наблюдала эту картину. Из её глаз медленно потекли горячие слёзы отчаяния.

Женя, вдавившись телом в кресло, старался не паниковать, быть выше всего этого, но за его внешним спокойствием, в его сердце – всё кричало. Он не хотел этого. Он не понимал почему. Ещё несколько минут назад он жалел себя в преддверии скорой нежеланной встречи с “надоевшими” родителями, но теперь он пожертвовал бы всем чтобы ещё хотя бы раз их увидеть. Он просил небеса спасти его, дать ему ещё один шанс. Родители, которых он в последнее время не очень-то и любил, сейчас были для него лучшими людьми на свете. Он желал, он жаждал, он молил о том, чтобы ещё хотя бы раз увидеть лица матери и отца, услышать их голоса. И даже голос назойливой Ленки…

Самолёт безостановочно трясло. Время от времени он наклонялся то сильно влево, то сильно вправо. Сквозь десятки голосов и сотни различных звуков, пронзающих салон, с трудом можно было услышать непрекращающиеся крики пилотов:

– Саня, давай, ну можем ведь!

– От себя толкай, от себяяя!