Ценный подарок (сборник)

Они, наверное, еще долго совершенствовали бы нашу квартиру, но Дыроколов не мог дышать, потому что шесть часов не курил, Танечка спешила на концерт какого-то перуанского певца, а Погарского, как всегда, ждали вечерние дела.

Вот и все, зайчик, — сказал он мне, — отдыхай и живи культурненько.

— Гуд бай, — высоко подняла тонкую руку Танечка, и я, сам не зная почему, поцеловал пятнышко от туши на ее запястье.

Уходя, Дыроколов просвистел мне в ухо:

— Цветок должен стоять на правой стороне. Верьте моему вкусу.

На другой день приехала Катя. Был вечер. Я зажег свет в квартире и открыл все двери. Так мне казалось торжественней.

Когда Катя, в пальто и шляпе, с чемоданом в руках, вошла в переднюю, я радостно кинулся ей навстречу. Катя поставила чемодан на пол, отстранила меня, как неодушевленный предмет, и прошла в кабинет. Там она застыла, сверкая глазами, как сверкали когда-то глазами героини трагедий, которых давно уже не ставят на сцене. Затем, не произнося ни слова, она пошла по квартире, останавливаясь в каждой комнате. Мрачный блеск ее глаз разгорался, пока не вспыхнул черным пламенем, как только она вступила в кухню.

— Кто это сделал? — задыхаясь от волнения, сказала она.

Стоя посередине кухни, Катя произнесла надменным голосом королевы в изгнании:

— Здесь была женщина?

— Ну да, Танечка-импорт.

— Не болтай глупости, при чем тут импорт! Здесь была женщина. Стоило мне уехать на несколько дней, как ты завел Танечку.

— Да это же моя Танечка… то есть наша Танечка-копировщица.

— Твоя Танечка была в нашей спальне, — зарыдала Катя и, не глядя на меня, пошла в кабинет, гордо выпрямившись так, словно стала на десять сантиметров выше ростом.

— Катя, — умолял я, — не подумай ничего плохого, Танечка была не одна, с ней были Дыроколов и Погарский. Мы работали.

— Все! Вы разрушили дом, который я строила столько лет.

Я побледнел. Когда Катя называла меня на «вы», это значило, что дела мои плохи.

— Катя! — взмолился я. — Поверь, я люблю тебя как никого на свете.

Печально и жалобно она продолжала:

— Все!.. Мы должны расстаться. Я уйду с одним чемоданчиком, мне ничего не нужно. Пусть Витька решает, с кем он останется. Впрочем, ваша Танечка, наверное, не захочет возиться с чужим ребенком.

Она еще раз окинула тоскливым взглядом кабинет и, увидев горшок с геранью, удивленно сказала:

— Что это? Он стоит на прежнем месте, цветок, с которым у нас с тобой так много связано?! Ты не позволил этой Танечке… Значит, я еще дорога тебе? Ты любишь меня?

— Только тебя, одну-единственную!

— Может быть, у тебя еще не так серьезно с этой Танечкой, — задумалась Катя и стала снимать пальто.

Я бросился помогать ей и подумал: «Какая умница Танечка… оставила цветок на прежнем месте, и как хорошо, что мы не уволили ее в прошлом году за систематическое нарушение дисциплины!»

По делам службы

Начальник сказал:

— Прошу вас, Анатолий Николаевич, позвоните срочно в Москву, Елене Анатольевне Казачонок. Согласуйте с ней форму сто пятнадцать дробь десять.

— Слушаю, Игорь Сергеич.

— Разговор служебный. Я распорядился, чтобы ваш телефон не занимали.

Я вошел в комнату, где кроме меня сидели еще восемь сотрудников, уселся за стол и достал форму сто пятнадцать дробь десять. Сразу зазвонил телефон. Танечка, самая хорошенькая в нашей фирме, изящным прыжком бросилась к аппарату, но я уже снял трубку.

— Слушаю, — сказал я.

— Можно попросить Танечку? — отозвался мужской голос.

— Анатолий Николаевич, это — папа. Мы с ним давно не виделись. Милый папочка!

Мне показалось странным, что у Танечкиного папы такой молодой голос.

— Говорите, — протянул я ей трубку, — только покороче.

Говорила Танечка шепотом, с придыханьем, как говорят сейчас актрисы, которых не слышно дальше пятого ряда. Надо надеяться, что такая мода, как всякая мода, будет недолговечной. Танечка уславливалась встретиться с папочкой в плавательном бассейне. Соглашалась пойти с ним в субботу в ресторан, называла его котенком и козликом. Я все время показывал на часы, а Танечка, кивая красиво стриженной головкой, журчала и журчала.

— Танечка, — взмолился я, — вы же обещали!

— Ой, извините! — взмахнула она своими неповторимыми ресницами и, поцеловав папочку в носик, положила трубку.

Тотчас же зазвонил телефон.

— Алло! — зарычал я голосом волка из мультика «Ну, погоди!».

— Попросите Марию Адамовну, — ответил дребезжащий женский голос.

— Сейчас нель… — начал я и осекся, взглянув на Марию Адамовну. Она давно перешагнула пенсионный возраст и была полна скрытой обиды на всех, кто моложе ее. Глядя на ее сухие, поджатые губы, на глаза, утратившие блеск, мы читали: «Вы гордитесь тем, что молоды, и думаете, что я устарела». Мы старались быть как можно предупредительней к Марии Адамовне и не давать ей повода для огорчений. Вот почему, не договорив слова «нельзя», я сказал:

— Мария Адамовна, вас к телефону — женщина.

— Спасибо, — чуть раздвинула она узкие губы, и я невольно прочел ее мысли: «Ну, конечно, вы думаете, что мужчинам я уже неинтересна».