Ценный подарок (сборник)

— «Круги по воде»… Фу ты!.. Когда это было… Спасибо, Вадим, — с дрожью в голосе произнес он и начал перелистывать книгу. — Бумага скверная, шрифт слепой. Такое время было. Бедность! Интересно, что же тут напечатано? Ничего не вижу, ничего. Где мои очки, — стал он рыться в карманах пиджака и брюк, — где они? Таню-ша, — крикнул он через весь стол жене, — будь добра, найди их!

— Сейчас, сейчас, не волнуйся, — откликнулась Татьяна Ивановна.

Она быстро вышла из комнаты. Афанасий Ильич продолжал рыться в карманах, с отчаяньем повторяя:

— Где же?.. Где?

Вадим стоял перед Устюжаниновым, высоко держа бокал в левой руке.

Наденька, широко раскрыв глаза, не мигая смотрела на мужа. Ей было радостно видеть, какой он красивый, но вдруг что-то кольнуло ее в совершенно здоровое сердце, пришла тревожная мысль, что она недостойна Вадима и какая-нибудь Дина может увести его и называть своим.

За столом стало шумно и бестолково.

Татьяна Ивановна вернулась и передала Устюжанинову футляр с очками.

— Спасибо, Дорогая, — сказал он, — садись на мое место.

— Неудобно, я хозяйка.

— Удобно, удобно, — усадил ее Афанасий Ильич. — Ты видишь: «Круги по воде». Помнишь, когда это было? Пусть гости узнают, что тогда писал Устюжанинов. Внимание! — могучим басом покрыл он шум. — Дорогие друзья, у меня в руках первая моя книжка «Круги по воде». Хотите, я вам прочту кое-что?

— Просим! — вяло отозвалось несколько голосов.

— Хотим, хотим! — как на параде прокричали молодые поэты.

Афанасий Ильич раскрыл книжку.

— «Дождь в летнюю ночь», — объявил он и тут же прочувствованно сказал жене. — Помнишь: лес, гроза, мы с тобой — одни?

— Не нужно, — застеснялась она, как молоденькая девушка, — это наше личное.

— Личное поэта принадлежит всем, если он поэт, — сказал Устюжанинов и громко, волнуясь прочел стихотворение. Все зааплодировали, и даже критик Термос осторожно похлопал узкой ладонью по другой.

— Живет, — радовался Устюжанинов, — тридцать лет живет. Ну, давайте дальше.

Он перевернул страницу и прочел: «Прогулка». Тут же он остановился:

— Интересно, что-то написано на полях карандашиком? Минутку… Посмотрим: «Брови, как подковы» — банально. — «Такой красивой я еще не видел» — перепев Есенина.

— Афанасий Ильич, — жалко оправдывался Бескозырный, но именитый поэт, словно не видя его, переворачивал ветхие листочки, читая то, что написано на полях: «Неграмотно, даже в шестом классе так не пишут».

— Хук левой, — захохотал Динин боксер и потянулся к бутылке, но Дина резко ударила по руке:

— Хватит, я сказала тебе, хватит!

Афанасий Ильич продолжал читать заметки на полях: «Мысль неплохая, но сказано бессвязно», «Ритм где? Будто по деревянной мостовой скачет».

Все гости словно протрезвились, тишина стояла такая, как на гражданской панихиде, и только критик Термос хихикал в платок.

Вадим еле держался на ногах, боясь выронить бокал. Наденька все еще не понимала, что случилось, но чувство тревоги охватывало ее, а человек без возраста, уже насытившись и напившись, прижимаясь к ней боком, невнятно бурчал:

— Девушка, хотите, я прочту вам свои стихи про любовь, они нравятся всем девушкам.

— Уйдите, уйдите, — отталкивала его Наденька, а он все мычал:

— Стихи… Девушкам нравятся. Одна моя жена не понимает.

— Прими валидол, — умоляла мужа Татьяна Ивановна, — у тебя сердце.

— Оставь, — отмахнулся он.

Прочтя заметки до последней страницы, Устюжанинов в упор посмотрел на Вадима.

— Так, Вадим Владиславович, спасибо за критику.

— Афанасий Ильич, честное слово, — как мальчик оправдывался Бескозырный, — это не я.

— Не юли! Критик должен быть честен. За твое здоровье, правдолюбец. Любуйтесь им, друзья. Вот автор этих заметок.

Поднялся гул возмущенья, и особенно громко кричал самый бездарный из начинающих поэтов.

— Это не я, — повторил Вадим и, поставив бокал с вином на стол, бросился к выходу, забыв о жене.

— Вадик! — вскочила Наденька, но человек без возраста удерживал ее за платье, говоря:

— Девушка, не покидайте меня… Я вам прочту…

Наденька вырвалась из его рук, так что затрещало платье, и кинулась в переднюю. Дина устремилась за ней.

В передней Вадим уже в пальто растерянно искал Наденьку, а когда увидел ее, задыхаясь, сказал:

— Идем, скорее идем!

— Сейчас, Вадик, — с лихорадочной быстротой меняла Наденька туфли на сапоги, а Дина успела спросить:

— Ну, как тебе мой?

— Красивый, но, прости, по-моему, глупый.

— Подумаешь! Для мужчины это не имеет значения.

На улице было холодно, мелкий, острый снег тысячью иголок вонзался в лицо.

— Поедем на такси, — предложил Вадим.

— Нет, лучше пойдем пешком, — сказала Наденька, хотя она и любила ездить в машинах.

Она крепко взяла Вадима под руку, и они долго шли молча.

— Теперь все, — сказал Бескозырный, — теперь он меня в Союз не примет.

— Чепуха! Вот у нас в одном ателье искалечили платье жене большого начальника. Она сердилась, ногами топала, заведующая вся дрожала, а потом обошлось: эта заказчица снова к нам пришла.

— Ну, зачем я купил эту книжку? — горестно произнес Бескозырный. — Лучше бы золотое перо, хоть это — пошлость, но вреда от него бы не было.