Центр Мироздания

Аллан кивнул. Что касается его имени, Хан Зен мог звать его хоть Дональдом Даком, если уж очень хочется. Аллану безразлично. Ему хотелось одного — узнать, что с ним приключилось. В этот момент самурай, судя по всему, принял решение. Внезапно его серьезное лицо озарилось открытой широкой улыбкой.

— А ведь мы тебя ждали, да.

Аллан покачал головой:

— Скажите мне, что все это значит? В чем смысл?

— В чем смысл, да? — У Хан Зена был вид человека, который никак не мог понять Аллана.

— Да, в чем смысл? Не будете ли вы так любезны рассказать мне, в чем смысл?

Хан Зен поднял взгляд, и только тут Аллан заметил, какие синие у него глаза. Сияющие, синие, как шлем. Так же сверкают, но только, пожалуй, темно-синие. В его взгляде было что-то очень уж детское и одновременно невероятно стариковское, но, быть может, более всего просто грустное. Даже когда он улыбался, было в них, в глазах, под прикрытием напускной брони что-то печальное.

— Смысл, да, — пробормотал самурай и сунул руку под панцирь. — Эта история очень длинная, — медленно ответил он. — В этом и есть смысл. Длинная история, да.

— Я хочу послушать, — сказал Аллан. — Время у меня есть.

Хан Зен покачал головой и, словно вспомнив, что ему надо куда-то успеть, начал говорить очень быстро, как в лихорадке:

— У тебя вообще нет времени, да. Я искал тебя повсюду. Встретиться мы должны были не здесь, и ты тоже должен быть не здесь, да. Наверное, что-то не получилось, да. Здесь нехорошо, так что давай не будем медлить, отправимся отсюда, если мы хотим успеть к подъемному мосту при ближайшем повороте, да.

Из-под панциря Хан Зен достал надувной шар такого же цвета, что и шлем. Нервно осмотрелся по сторонам, потом протянул его Аллану:

— Надуешь, да?

Аллан в отчаянии покачал головой. Надувать шары! Аллан не будет надувать шары. Он хочет домой. Назад в свою комнату. И в то же время ему очень хотелось узнать, куда он попал и кто такой этот маленький самурай, которого зовут Хан Зен.

Хан Зен стоял переминаясь с ноги на ногу в ожидании, пока Аллан возьмет шар. Стало ясно, что ничего не добьешься, пока все-таки не наполнишь его воздухом. Поэтому Аллан взял шар и стал дуть.

Когда-нибудь наступит момент — и все встанет на свои места, возвратится то, с чем он знаком. А пока самое умное — это делать то, о чем его просит господин Хан Зен. Аллан продолжал надувать шар.

Хан Зен, казалось, нервничал все больше. Он стал каким-то дерганым. Самурай посмотрел в темноту, хотя там ровным счетом ничего не было видно. Потом он снял шлем и прикрепил его к плечу. Верхняя часть головы самурая была гладко выбрита, а оставшиеся волосы собраны метелкой на затылке. Японец прижал руки к своим маленьким ушам:

— Дуй же, ну! Быстрее, да!

Аллан стал дуть сильнее, и шар наконец начал принимать форму. Вскоре Аллан совсем перестал видеть самурая.

Взрыв прогремел настолько неожиданно и оглушительно, что чуть барабанные перепонки не лопнули и уши не отлетели в разные стороны. Гудящий с раскатами грохот полетел в пустоту, грозя расплющить голову Аллана. Невыразимо объемное эхо далеко в пустоте, по мере того как звук становился тише, стало долетать как удары колокола огромных размеров, и голова Аллана била прямо по этому колоколу — во всяком случае так ему казалось. Теперь-то до него дошло, почему самурай захотел, чтобы шар надувал именно он. Хан Зен тем временем закрывал руками свои уши.

Аллану захотелось плюнуть на вежливость и сказать что-нибудь нехорошее, как вдруг он заметил, что часы начали менять свой вид. Четыре нуля на светящемся электронном циферблате все еще дрожали после взрыва, но вдруг они внезапно упали набок, как четыре яйца, потерявшие равновесие, а потом начали медленно соединяться и, наконец, превратились в два нуля, лежащих рядом и образующих одну горизонтальную восьмерку. Аллан хорошо знал, что горизонтальная восьмерка в математике что-то значит. Но что?..

— Бесконечность, — вспомнив, пробормотал он.

Хан Зен отодвинул руки от ушей:

— Ты что-то сказал, да?

— Это математический знак. Обозначает бесконечность.

Хан Зен с любопытством посмотрел на горизонтальную восьмерку.

— Вот как? — ухмыльнулся он. — Много ты знаешь, Аллан. Да!

Но восьмерка продолжала меняться. Из плоского знака в пустоте она превращалась в объемную, начала приобретать глубину и напоминала теперь два слабо светящихся куриных яйца, обращенных друг к другу тупыми концами. Затем эти нелепые яйца поднялись, одно над другим, и стали прозрачными, как стекло. Мальчик видел, как они превращались в песочные часы.