Отец не смог смириться со смертью жены и много пил. Днями его не было дома. Все время он проводил в барах, прильнувши к бутылке, а о нас совсем позабыл. Так мы остались втроем, при живом отце, сиротами: девятилетняя я, мой семилетний брат и новорожденная Дэстени. Два ребенка остались на мне: я кормила их, научилась менять пеленки. Ночами я не спала. Я была напугана, потеряна, и ко всему этому Дэстени, как бы я не старалась ее убаюкать, безустанно кричала, словно уже тогда осознала всю несправедливость мира, в котором ей не посчастливилось оказаться. В одну из ночей, я была окончательно измотана и раздражена. Дэстени плакала и плакала. Я брала ее на руки, качала в колыбели, пыталась накормить, поменяла пеленки, но девочка никак не унималась. Она продолжала кричать, и кричала так сильно, что ее лицо побагровело. Я была на грани потери рассудка – измученная горем и бессонными ночами, маленькая девятилетняя девочка. Плач Дэстени сводил меня с ума. Я обхватила ее тоненькую шейку и сжимала до тех пор, пока плач не утих. Затем я легла в постель и мгновенно уснула.
Я проспала больше десяти часов, а проснувшись, пошла наполнить бутылочку детской смесью. Когда я подошла к колыбели сестры и вспомнила события прошлой ночи, я завопила. Я кричала от ужаса, заливаясь слезами, более часа, а младший брат сидел на полу, обхватив мои ноги, и тоже плакал. Когда прошел первый шок, я накрыла трупик младенца пеленкой и легла в постель, укутавшись в одеяло, и тихо плакала.
Отец вернулся домой на третий день после смерти Дэстени. Он был пьян и весел. Ввалился в дом, напевая кабачную песню. Найдя в колыбели мертвого младенца, он взял холодный труп Дэстени, который уже приобрел блеклый сероватый оттенок, и долго тупо глядел, силясь осознать произошедшее своим хмельным рассудком. После он завопил и подбежал к нам с братом. Дрожащим голосом он спросил, что произошло. В ответ я лишь плакала, а брат предательски ответил: Хелен задушила ее.
Отец схватил меня за волосы и потащил к камину, в котором плескался огонь. Я кричала, а он опустил мою голову в горящее пламя и терпеливо, молча ждал. Я чувствовала нестерпимую боль, запах жженых волос и слышала плач брата. Он умолял отца прекратить, в то время как моя кожа таяла словно воск, но рука отца ни разу не дрогнула.
Отпустив меня наконец, отец пошел и застрелился.
На этом страшном слове воцарилась траурная тишина, которая была невыносима как мне, так и Хелене, так что она поспешила ее нарушить:
– После нас забрал дедушка. Мой дедушка был богат, это известно всем, и конечно, было известно твоему отцу.
–
– О-о… Нет! – воскликнула Хелена и энергично закачала головой, стараясь всем своим видом и телодвижениями показать, что она не хочет допускать даже малейшей мысли о том, что ее муж мертв, – Я оговорилась. Бывает и о том, о ком наверняка знаешь, что он жив, случайно скажешь в прошедшем времени. Я скорее подразумевала, что это
– А где теперь ваш брат?
– Брат? – переспросила Хелена и растерялась, будто бы не понимала, о ком речь.
– Да, вы упоминали его в своем рассказе.
– Верно, брат… Он умер. На войне.
Я не нашелся что ответить, и в воздухе вновь повисло молчание.
– Почему вы с отцом спите в разных комнатах, – внезапно для Хелены спросил я.
Ее лицо приобрело поникшее выражение.
– Твой отец никогда не любил меня, чего, впрочем, никогда не скрывал. Более того, вскоре он возненавидел меня за то, что изначально его во мне привлекло. Деньги. Я отдала ему в управление угольную компанию дедушки и в распоряжение все наши деньги. Но он всегда опасался, что я могу отобрать все это, также просто, как дала. Ничто не тяготит человека так, как оказанное ему благодеяние, за которое он не может отплатить, и которое не может принять с благодарным сердцем. Для неблагодарных людей благодетель очень быстро становится врагом.