Центральная станция

Самбэлу.
Таэм ю савэ лафэм хэм, хэми килим ю.
Самбелу. Аво! Самбэлу,
Самбэлу блонг ми. Ми лафэм ю.
Ми луклук ю. Ю килим ми,
Ми килим ю. Ю лафэм ми, ми лафэм ю.
Самбэлу. Самбэлу.
Самбэлу.

Перевод приблизительно таков: «Шамбло./Когда ты ее любишь, она делает тебе больно. Шамбло. О! Шамбло,/моя шамбло. Я люблю тебя, я смотрю на тебя. Ты делаешь больно мне./Я делаю больно тебе. Ты любишь меня, и я люблю тебя. Шамбло. Шамбло./Шамбло».

– Да, – сказала Кармель.

Шесть: Волокна

– Реальность, – сказал робопоп, – штука тонкая и хрупкая.

Брат Р. Патчедел взирал на свою маленькую паству. Зал ожидания Уровня Три Центральной станции: тот самый нод церкви Робота. Истинной вере следуют сегодня единицы. Иногда Р. Патчеделу казалось, что из верующих остались одни роботы. Иные – странные бестелесные цифровые интеллекты – бежали от веры в миры чистой математики, в бесконечность виртуальных возможностей. В то же время люди нуждаются в вере, порой алчут ее, однако редко понимают, какой именно путь избрать, и конкуренция очень жесткая: иудаизм против католичества, буддизм против элронизма, марсианские Перерожденные против ислама.

А церковь Робота строга, роботы видят себя металлическими пастырями, странным звеном между человеческой телесностью и трансцендентностью Иных. Брат Р. Патчедел замогильно кашлянул и возобновил проповедь.

– Реальность… – он запнулся. Паства ждала продолжения. Госпожа Чонг-старшая на задней скамье, рядом – ее подруга Эсфирь: адепты религиозного шопинга, они, как гурманы, смаковали все верования понемножку, подстилая по мере приближения старости все больше соломки. Группа сердитых бытовых приборов смотрела проповедь через виртуалье: кофеварки, холодильные установки, пара туалетов, – приборы нуждались в водительстве роботов больше кого бы то ни было, но отличались своенравием, злостью, часто спорили по пустякам с владельцами и друг с дружкой. Роботов никогда не было много. Гуманоидные, неуклюжие, они не принадлежат ни реалу, ни ирреалу, и уже больше ста лет никто не производит новых. Чтобы свести концы с концами, брат Р. Патчедел подрабатывал моэлем у евреев Центральной. По крайней мере, евреи его ценили. Он был хорошим моэлем, дипломированным, деликатную операцию по удалению крайней плоти проводил мастерски, никто не жаловался. В молодости брат Р. Патчедел подумывал об обращении. Идея стать роботом-иудеем не столь уж абсурдна, на Марсе жил знаменитый рабби – один из первых роботов в мире. Только сделаться иудеем – непросто. Сама эта вера расхолаживает чужаков.

– Консенсусная реальность подобна ткани, – начал он снова. Паства слушала, в маленькой темной церкви слышалось сухое поскрипывание, пахло металлом и сосновой живицей. – Она состоит из множества индивидуальных волокон, и каждая из них – сама по себе реальность, мир, зашифрованный в себе. У всякого из нас – собственная реальность: мир, сотворенный нашими чувствами и сознаниями. Поэтому гобелен консенсусной реальности есть работа коллектива. Он требует достаточного числа нас, чтобы договориться: реальность – такова. Чтобы, если хотите, определить форму гобелена.

Брату Р. Патчеделу добавление нравилось. «Если хотите». Оно придавало аргументам некоторый вес.

– Если хотите, – повторил он, смакуя слова. – Чтобы реальность существовала, мы все должны этого хотеть. Мы мечтаем…

Он вновь замешкался. Роботы не мечтают в прямом смысле слова. Да и проповедь явно становилась буддийской. Р. Патчедел часто размышлял о реинкарнации. Многие цифровые – практикующие буддисты. Цифровое существо, рожденное в Нерестилище частью специализированного Я-контура, отвечавшего за оживление кофеварки, в следующем цикле может переродиться разумом, рассчитывающим рассеивание света в далеких туманностях, или подводным шаттлом, циркулирующим между людскими городами в океане, а то и выйти за пределы, сделаться истинным Иным, бесплотным, постоянно мутирующим и меняющимся, ищущим истину, а значит, и красоту в ирреале.

Но роботы меняются редко, думал брат Р. Патчедел не без грусти. Как и люди, они просто все больше становятся собой.

– Мы мечтаем о консенсусе реальности, – он снова кашлянул. У Р. Патчедела имелся набор тщательно отобранных кашлей. – Вообразите: мир есть огромная сеть, а все живые существа – ноды, соединенные тонкими волокнами. Без сети все мы – одинокие, изолированные ноды, точечки света в обширной межгалактической тьме. Путь Робота учит тому, как нам Соединиться со всеми вещами. Это тяжкий путь. Часто одинокий. Жизнь и вечножизнь обе творят реальность. Позвольте мне вас направить…

Брат Р. Патчедел склонил голову, и паства повторила это движение: и люди, и следившие за службой цифровые.

– Творец наш в поле абсолютного нуля, да святятся девять миллиардов твоих имен…