Центральный Зомбиленд

– То, что ищешь ты, и так понятно. Счастья ты ищешь. Его все ищут… И здесь, и там… И мы, и Великие… Да находит мало кто… Или, может, никто вовсе… ? Голос старика скрипел, как несмазанное колесо. ? Только знаешь, Кирюша, а может, оно и не впереди вовсе? Может, счастье-то за спиною твоей осталось? – Старик указал в левую сторону. – Внизу по течению. Туда вон и плыть легче гораздо и вода там теплее…

Кирилл задумчиво посмотрел в указанном направлении. Оно хоть и было наполовину закрыто развесистой ивой, а и вправду выглядело солнечнее и приятнее. Берега там были пологие, с белыми песчаными пляжами, в окружении цветущих лугов и невероятно зеленых рощ. Глаз отводить не хотелось. Взгляд вправо подобного утешения не принес. Земля падала в воду обрывисто, нависая над ней черными тенями. Да и сама вода шла бурливее, обещала тяжелое плавание. Острые осклизлые камни да коряги вырастали из нее в отдалении, рождая злые буруны и завихрения. Даже небо в той стороне было серое и хмурое, беспрерывно тревожимое ветром.

Кирилл опустил глаза на выбеленные доски мостков, на поплавок, по-прежнему мирно трепыхавшийся на конце лески, на сорвавшийся с ивовой ветки лист, кругами танцующий вокруг опоры причала. Солнце и впрямь припекло не на шутку, разморив его до неприличия. Каждое движение стало для него излишним и не в меру напрягающим. Издалека донесся голос старика, глуховатый и неразборчивый.

– Ну, а если захочешь, Кирюша, можешь и здесь остаться. Со мною. Мы вон тебе и удочку из той ветки смастерим, и снасть наладим…

Слова убаюкивали и обматывали его тело. Солнечные лучи жарили сверху. Глаза от речной постоянной ряби настойчиво пытались сомкнуться.

– Нет, – Собственный голос показался ему чужим и противным.

Звуки упали в воду, явственно булькнув. Старик удивленно повернул к нему затененное шляпой лицо. Сразу две стрекозы с любопытством уселись на доски помоста.

– Нет, – повторил Кирилл.

Во второй раз слово уже не сразу кануло в глубину затона. Тяжелые волны разбежались вокруг плавающего по глади воды отрицания. Затрепетали внезапно и солнечные левые картины, и мрачные правые…

– Нет уж, спасибо. – Произнесенные слова убеждали его самого. – Ненастоящее у вас здесь все. А позади еще менее настоящее…

Старик усмехнулся.

– А оно тебе нужно, настоящее-то? Без него-то проще. А где простота, там и счастье.

Голос его хоть и скрипел на редкость убедительно, но сонной уверенности в нем поубавилось. Кирилл уже не злился на него, ему было жалко этого старика, сидящего на вечных этих мостках, вросших в берег бесконечной текущей реки. И ждущего свою рыбу. Что он мог знать о счастье? У него, верно, и крючка-то на конце ненастоящей его удочки не было. Холодный ветер вынырнул из глубины неба и потянул по реке недобрую тень.

– Олег Семенович, пора мне дальше, – негромко сказал Кирилл. – Если можете еще, поплывем со мной. Так точно лучше будет.

Старик вновь нарочито безразлично уставился на воду. Потом все же пробурчал:

– Неадекватный ты какой-то, Кирюша. Всегда таким был. Даже для меня.

Кирилл ничего ему не ответил. Что мог он ответить на это? И старик продолжил:

– Да и не могу я плыть. Ты же помнишь, руки-то у меня изъяли при утилизации.

Кирилл невольно посмотрел на руки старика и обмер. В рукавах его действительно было темно и пусто. И удочка была уже привязана к ним на ржавую проволоку. Зрелище создавалось отталкивающее, и он отвернулся. Однако из-за спины снова заскрипел голос давешнего его знакомого:

– Только и ты, Кирюша, не поплывёшь уже далее. – Отвратительно кислая радость звучала в тех словах. – Потому как и у тебя рук уж нет более…

Кирилл посмотрел вниз. Облегчение было невероятным. Руки его опирались о мостки и по-прежнему соединялись с его плечами. Он повернулся к зловещему старику и поднял руку, чтобы ударить его… Но не смог. Он не мог поднять руку на старика. Он вообще не мог их ни поднять, ни даже пошевелить ими. Руки были, как и прежде, его руками, он чувствовал, как ветер лазит по ним, пуская мелкие мурашки. Он чувствовал ладонями отполированные временем волокна деревянного помоста. Только вот пошевелить ими он не мог. Они были как заморожены или как запечатаны в застывшей прозрачной смоле. Они уже не были его руками. Ужас подступил к горлу и грозил вырваться диким криком.

И старик с удочкой, и плачущая ива, и причал, и река ? все размазалось краской на мокрой бумаге, и влажно разорвалось, разъехалось. Он лежал на кровати, и подушка его была мокрой от пота. Он открыл глаза и уперся ими в белый, отягощенный лепниной потолок комнаты. В этой комнате он вчера и заснул. Только вчера было темно, а сейчас рассвет уже вернул украденные ночными духами краски. И даже добавил нечто новое, яркое и фонтанирующее.

– Наконец-то, проснулся. Мы уж думали будить.