Цепь

— Мендыгуль? Здравствуйте! Кто говорит? Как вам сказать, кто говорит… Так и сказать? Говорит Шигарев, ну, тот товарищ, которому вы по поручению товарища Шарипова М.X., помогли… Вспомнили? Слава богу!.. Мендыгуль, а как был воспринят благодарной публикой Владимир Владимирович Маяковский? Здорово? Я был уверен. Знаете, Мендыгуль, я вдруг представил вас на сцене, вы, по-моему, очень хорошо на ней смотритесь… Вы одна на всей сцене, и луч прожектора сопровождает каждый ваш шаг… Так не было? Ну и зря… Послушайте, Мендыгуль, у меня к вам просьба. Мне необходимо сегодня увидеться с вами вечером. Я вам все объясню при встрече… Спасибо, Мендыгуль. Еще просьба. У вас есть подруга? Отлично! Вы не станете возражать, если мы встретимся вчетвером’ Вы, ваша подруга, мой товарищ и я… Куда пойдем? А куда вы хотите пойти? Вам все равно? Мне тоже Поэтому мы встретимся около вашей работы, скажем, в семь вечера, а на месте обсудим маршрут. Устраивает? Договорились. До свидания, Мендыгуль.

— Ну ты и бабник! — восхищенно воскликнул Сенюшкин, когда я положил трубку. — Я всегда говорил, что ты бабник. Почему до сих пор на тебя ни одного дела по ’“аморалке” не было, удивляюсь!..

— И сам удивляюсь, — поддакнул я. — Никаких новостей?

— Есть новости! — сказал Михаил. — Угарова нужно вычеркнуть В ночь с четвертого на пятое он был дома.

— Ясно. Что с Зикеном и его дружком?

— Второго еще не установили. Зикен — трезвый. Сегодня и вчера весь день дома. И к нему никто не приходил.

— Удалось выяснить, ночевал ли Зикен в ту ночь дома?

— Мать не знает, потому что всю неделю работала в ночь.

— Где она работает?

— На элеваторе. В охране. Ну, а братья Зикена спали.

— Ладно, посмотрим, как дальше пойдет. Парня этого надо искать, приятеля Зикена…

— Найдем, куда он денется!

— А ты, Михаил Кузьмич, наверное, ждешь не дождешься, когда я умотаю от вас?

— Еще бы!..

…В ресторане “Весна” играл оркестр. Последний раз я был в ресторане лет пять назад.

К нашему столику небрежным, раскачивающимся шагом подошла дебелая женщина и многозначительно постучала карандашом по блокнотику. Я весело сказал ей:

— Все на ваш вкус!.. — И посмотрел на Мендыгуль и ее подругу: — Не возражаете, девушки?

Мендыгуль пожала плечиками, а ее подруга — остроглазая девушка пет двадцати, кажется, ее звали Нина или Лина, убей меня бог, не помню, почему-то хихикнула, чем повергла в страшное смущение Колю Турина. Надо сказать, Коля чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Он постоянно поглядывал на дверь, словно боялся, что она сейчас откроется и s зал войдет его молодая жена Лида. Бедный Коля Турин! Я втянул его в это дело, даже не просветив, в чем же должна заключаться его роль. А его роль заключалась в том, что ее просто не было. Мне хотелось поговорить с Мендыгуль Оразбаевой, и я счел, что в компании это будет удобнее сделать, нежели тет-а-тет.

Официантка — воплощение радушия — ставила на стол бутылки, блюда, салатницы. А я машинально прикидывал, во что мне все это обойдется: официантка обнаружила хороший, а главное, дорогой вкус.

Через пятнадцать минут уже улыбалась не только Нина-Лина — она, похоже, начала улыбаться еще со вчерашнего дня, — но и Мендыгуль. И мне было приятно, что она улыбается.

Оркестр играл танго, старое, как чучело медведя, застывшее у входа в зал.

Мы танцевали с Мендыгуль, и я тоже ощущал себя таким же старым, как это танго и пыльное чучело.

— Я хочу сказать тост! — возвестил Коля Турин.

Ба, что делается с милым Колей Туриным!.. Он раскраснелся, глаза сверкают, галстук чуть-чуть съехал в сторону, и Нина-Лина нежно поправляет его. Господи, мне только не хватало письма в партийную организацию управления: “…Ваш капитан Шигарев в служебной командировке спаивал моего молодого мужа, неопытного в жизни человека, сводил его с женщинами и тем самым разрушил нашу молодую, дружную советскую семью…” Нина-Лина смотрит на Колю Турина повлажневшими и плывущими глазами.

— Да, Колечка, — лепечет она, — скажи тост. Ой, мне здесь так нравится!..

Это прекрасно, что Нине-Лине здесь нравится. А мне совсем не нравится. Мне больше понравилось бы очутиться сейчас в своей четырнадцатиметровой комнате в общей трехкомнатной квартире, в которой живут еще две чудесные старушки, зашторить окна, включить проигрыватель и впустить в комнату звуки музыки Вивальди. И чтобы рядом со мной сидела тоненькая черноволосая девушка по имени Мендыгуль.

— Я хочу сказать тост, — настаивает упорный Коля Турин. — Могу я сказать тост или не могу?

— А это мы сейчас узнаем, — улыбается Мендыгуль.

— Я хочу сказать, что… Ну вот, вы меня сбили с мысли.

— Ей надо было занять стойку самбиста, — замечаю я.

— Кому? — не понимает Коля Турин.

— Вашей мысли, Коля, — отвечаю я.

Он краснеет, а Мендыгуль вдруг хмурится. Видимо, ей не понравился мой сарказм.

— Что с вами, Мендыгуль? — шепчу я.

— Ничего. — Она нервно поводит плечами.