Цепь

Он молчит. У него крупная, красивой формы голова. Прямой нос, узкое, нервное лицо, стремительный разлет бровей и четко очерченные полные губы. Красивый парень — первенец Зинаиды Гавриловны Хромовой и Халила Бейсеева, павшего в боях за Сталинград…

Зикен поднимает голову, быстрым движением поправляет черную прядь волос, сбившуюся на лоб. На мгновение перед моими глазами встает лицо дворника из дома Галицкой, а в голову приходит вопрос, который мы не обговаривали с Сенюшки­ным. Я спрашиваю Зикена, был ли он в моем городе.

— Был, — тихо отвечает Бейсеев.

— А четвертого июля вам сразу удалось найти улицу Панфилова? Дом номер двадцать?..

Он бледнеет, на лбу выступает маленькая капелька пота и начинает медленно катиться к носу.

— Значит, в двенадцатую квартиру, в квартиру Галицкой, вы не рискнули подняться? — продолжаю я, не спуская с него глаз — Решили просто потолкаться среди старушек? Или перед вами поставили какую-нибудь другую задачу? Кто поставил?!

Перехватываю недоумевающий взгляд Сенюшкина. Чаще всего, когда говорят об интуиции работников уголовного розыска, это вызывает ироническую усмешечку.

А она ведь существует, интуиция, и порой сраба­тывает.

— Почему же вы меня раньше не арестовали? — Он всхлипнул.

Это уже почти признание.

— Кто убил Галицкую и Клычева? Вы?

— Что вы!.. Я все скажу… Все, что знаю..

— Хорошо. Успокойтесь. Давайте по порядку. Кто сегодня с вами был в ресторане “Весна”?

— Ковальчук… Федор…

— И он же был с вами в парке?

— Да.

— И дом Клычева он поджигал?

— Не знаю!.. Наверное… Да…

— Его адрес?

— Улица Молодежная, восемь, квартира четыре…

Он называет еще четыре адреса, где может быть в настоящий момент Федор Ковальчук, адреса его приятелей и приятельниц. Ни по одному адресу Ковальчука нет: проверку сделали мгновенно. Вокзал и аэропорт были перекрыты, посты ГАИ оповещены. Судя по всему, Ковальчук все-таки решил исчезнуть из города, если уже не исчез. Утром станет яснее. Мы проводим обыски в доме Зикена и в квартире Ковальчука. У Ковальчука в письменном столе обнаружено незначительное количество наркотика — гашиша.

Очень любопытно!

Раннее утро. Небольшой аэропорт. Уже ушли два полупустых самолета, но я терпеливо жду. А что мне еще остается делать? Только надеяться: быть может, Ковальчук все-таки по каким-то причинам не успел выбраться из Салтановска. Если он вообще решил уехать, а не отлежаться “на дне”… Слишком много в нашей работе “если…”, “быть может…”, “в том случае…”.

Третий — и последний сегодня — рейс на Дарьинск. Он наиболее заполненный. Ну, слава тебе! Вот и “мы”… Кассир показала глазами на молодого человека, только что купившего билет. Собственно, эта немудреная “сигнализация” и не нужна была. Мы бы его и так не прозевали, лишь бы он сам решился улететь либо уехать из города. У всех предупрежденных сотрудников милиции — размноженные фотографии Ковальчука.

Вот он идет мне навстречу — здоровый, плечистый. Смотрит злобно: узнал и все понял, конечно. Тем более, что около него — впритирку — двое наших сотрудников.

Наверное, он посчитал, что мы будем ждать его на двух первых рейсах, а потом решим, что он уже ус­кользнул…

Впрочем, у меня нет ни малейшего желания гадать, о чем он думал, когда рискнул улететь дарьинским рейсом.

Ну что ж, сведем их вместе с Зикеном. Может, что-нибудь выясним сразу, по горячим следам, во время “свидания”. Я не ошибся в своих предполо­жениях…

Через несколько часов, закончив все формальности, я готовлюсь к отъезду.

Да, пора уезжать. Прощаясь, мы обнимаемся с Мишей Сенюшкиным.

— Ты вроде бы еще пару килограммов сбавил в весе! — говорю я ему.

— Приезжай почаще, изящным стану, — отвеча­ет он.

Откровенно говоря, нам грустно расставаться.

Коля Турин занимает мое место — в качестве пассажира. Рука у него добротно упакована. Я разворачиваю “газик” и медленно выезжаю из ворот Салтановского горотдела внутренних дел.

Позади остается почтовое отделение А–88. Можно, конечно, забежать на несколько минут туда, где за окошком “Заказная корреспонденция” сидит девушка по имени Мендыгуль, и сказать ей на прощание что-нибудь шутливое или… серьезное., Нет, серьезного мне нечего ей сказать, а шутить почему-то тоже не хочется. Наверное, можно просто попрощаться. Но я не делаю этого. Я мимолетно, но довольно шумно вошел в ее жизнь — с хрипом драки и ранением человека, с арестом парня, который из-за нее натворил кучу глупостей. Ну, а что касается моего отношения к ней?.. Да, да, все правильно, нет никакого отношения…

А вот здесь я, пожалуй, остановлю машину.

— Коля, я на несколько минут покину вас.

Я застаю их дома обоих. Увидев меня, Ангелина Федоровна бледнеет, а Пономарев медленно встает с дивана.

Черт возьми, а зачем я пришел к ним? Я вовсе не убежден, что им хочется видеть меня. Мое вторжение в их жизнь ничего радостного не принесло этой чете.

Впрочем, как знать?..

— Вот, — говорю я, — проезжал мимо и решил зайти. Я сегодня уезжаю. От души желаю вам счастья.

Господи, неужели я становлюсь сентиментальным? Я вижу, как кровь медленно приливает к щекам Ангелины Федоровны.