Цепь грифона

Плотность огня была такова, что за несколько минут пулемёты выкосили в боевых порядках белых огромный кровавый коридор, устеленный трупами людей и лошадей. Ни до, ни после ничего подобного в военной истории не было. Можно только посчитать. И эти расчёты в прямом смысле убийственны. 250 пулемётов со скорострельностью 250–300 выстрелов в минуту. Это не менее 62 500 пуль в одну минуту. Более тысячи выпущенных пуль в одну секунду! На относительно узком пространстве фронта.

Красная конница, заново выстроившись для атаки на своих флангах, начала преследование смешавшихся и рассеянных белых частей. Белые бежали. Отдельная кавалерийская бригада, двигаясь переменным аллюром, к вечеру 11 ноября настигла отступающего противника. Вслед за махновцами в плечи отступающих белогвардейцев мёртвой хваткой вцепились 2-я и 21-я кавалерийские дивизии. К восьми часам утра следующего дня указанные части вышли к станции Джанкой. А южнее Джанкоя у станции Курман-Кемельчи основные части Второй конной медленно, но верно уже ломали плохо организованное сопротивление смешавшихся при отступлении других частей Русской армии генерала Врангеля. К вечеру двенадцатого ноября дело было кончено. Захватив за три дня свыше двадцати тысяч пленных, огромные запасы вооружения и другого военного имущества, окровавленная, потрёпанная в боях армия Миронова вместе с махновцами остановилась перед зрелищем бегущего противника.

Путь в Крым был окончательно открыт. А что до Будённого, то только на другой день, 13 ноября, когда Врангель объявил эвакуацию, конармия товарища Будённого ступила на крымскую землю.

В крымских портах полным ходом шла погрузка на военные корабли и гражданские пароходы. За сам факт эвакуации сначала упрекнут, а затем обвинят красного командарма Филиппа Кузьмича Миронова – лихого казака, дослужившегося в царской России до звания войскового старшины, иначе говоря, подполковника, и получившего пожизненное дворянство. Награждённый офицерским Георгием и четырьмя другими царскими орденами, в Красной армии командующий Второй конной Миронов был награждён почётным революционным оружием и орденом Красного Знамени. Уже однажды арестованный, приговорённый к расстрелу и помилованный в 1919 году, он будет снова арестован в феврале 1921 года. Через три месяца после описываемых событий.

Именно конных мироновцев и махновцев встретил Суровцев на улицах Симферополя. «Столько тачанок не могло быть ни у кого, кроме махновцев», – сразу понял он. «Не возьмёшь», – самодовольно гласили надписи спереди. «Не догонишь», – нагло заявляли надписи сзади тачанок. Можно было посчитать эти передвижные пулемётные гнёзда за трофейные. Но куплет песни, которую распевали под гармошку подвыпившие, до зубов вооружённые, израненные победители, не оставлял никаких сомнений в том, кто захватил город:

А первая пуля, а первая пуля…
А первая пуля, дура, ранила коня.
А вторая пуля, а вторая пуля…
А вторая пуля, дур-ра, ранила меня.

И уже не только махновцы, но и красноармейцы-мироновцы подхватывали припев:

Любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!

– Это не части Будённого, – авторитетно заявил генерал Серову-отцу.

– А кто же тогда ещё это может быть, если не Будённый? – удивился отставной адмирал.

– Почему-то махновцы…

– И что вы намерены предпринять?

– Ждать Будённого, – кратко ответил Суровцев.

Глава 5 Второй маяк

1942 год. Октябрь. Москва. Волховский фронт

Разговор с начальником Генерального штаба генерал-полковником Василевским оказался и неприятным, и поспешным. Александр Михайлович был не на шутку встревожен:

– По данным разведки НКВД, по линии вашей агентуры… Я подчёркиваю это, – сделал ударение Василевский, – вашей агентуры. Немцы совместно с финнами планировали крупную операцию в южной оконечности Ладожского озера. Временем проведения называлось 13 октября. Я правильно излагаю?

– Так точно, товарищ генерал-полковник! – ответил Суровцев.

– А вот сводка о боевых действиях начальника штаба Краснознамённого Балтийского флота вице-адмирала Ралля и доклад командующего Ладожской флотилией капитана первого ранга Черокова. Ознакомьтесь, – протянул он документы Суровцеву. – И особо обратите внимание на даты.

Сергей Георгиевич внешне спокойно принял из рук начальника Генерального штаба документы. Но чувство трудно скрываемой тревоги буквально завибрировало внутри него. Он быстро пробежал глазами сводку штаба флота и буквально впился глазами в доклад командующего Ладожской флотилией.