Цепь грифона

В течение часа, задыхаясь от ненависти и бессильной злобы, Мехлис тщетно звонил Сталину, с которым его не соединяли. Звонил Василевскому. Ему ответили, что тот выехал в Кремль и когда вернётся – неизвестно. Звонил своему преемнику на посту начальника Политуправления Красной армии Щербакову. Неудача ждала и там. Щербаков, сказали ему, тоже был на фронте. Напоследок позвонил Берии. Оказалось, что и Берии нет в Москве. Но не таков был этот человек, чтоб отступиться от задуманного.

Двухместный самолёт связи У-2 штаба Волховского фронта коротко разбежался и оторвался от земли. Суровцев сразу оценил предусмотрительность лётчика. Если бы не овчинный полушубок, которым Сергей Георгиевич прикрывался от снега и ветра, то за первые же минуты полёта он превратился бы в живую сосульку. Какое-то время он ещё пытался выглядывать и смотреть вниз на землю и по сторонам. Поняв, что ничего в бело-сером месиве толком разглядеть не удастся, повернулся на крутящемся кресле спиной к кабине пилота. Накрылся полушубком с головой. Перед глазами оказались казённые части спаренных пулемётов «льюис» и хвостовое оперение «кукурузника». Внизу простиралось украшенное белыми бурунами штормовое пространство Ладожского озера.

Фанерный биплан трясло и болтало одновременно. Казалось, что самолёт может развалиться от тряски и порывов ветра прямо в воздухе. Но Сергей Георгиевич знал, что впечатление это обманчиво. При всей своей простоте и незатейливости машина была крайне надёжна. Пилот покачал крыльями, наклоняя самолёт из стороны в сторону. Суровцев откинул полушубок, опустил на глаза лётные очки, обернулся.

– Сухо! – улыбаясь, прокричал лётчик и большим пальцем правой руки указал вниз.

Несмотря на небольшую скорость машины, остров Сухо за какие-то секунды пробежал перед глазами. Взгляд едва успел выхватить три тяжёлых орудия береговой артиллерии. Застеклённый фонарь маяка неожиданно близко промелькнул рядом справа под крылом самолёта. Машина набрала высоту. Ещё один круг над островом. Разворот и устойчивый курс в западном направлении.

Ничего неожиданного Суровцев не увидел. Клочок каменистой насыпной суши, со всех сторон окружённый белыми бурунами волн. Противодесантная оборона отсутствует. Минных заграждений, знал он, тоже нет. Взглянуть нужно было скорее для того, чтобы в очередной раз убедиться, что на острове нельзя разместить никакие дополнительные силы. Девяносто метров в длину и шестьдесят в ширину. Девяносто человек – гарнизон из моряков. Восемь человек инженерного обеспечения маяка. Даже укрыть личный состав на ночь – целая проблема. Невозможно устроить блиндажи, чтобы укрыться от огня вражеской артиллерии. Невозможно принять пополнение. Людям будет просто тесно. Сколько можно здесь продержаться – гадать бесполезно. Слишком много факторов, которые могут повлиять на обстановку. Начиная от погодных условий до личностных качеств атакующих и обороняющихся. Плюс всевозможные случайные факторы, которые в свою очередь могут оказаться решающими.

Он живо вспомнил маяк острова Тендра. Там было приветливое море под жарким южным солнцем. И похожие издалека на полинезийцев, загорелые офицеры русского флота. А затем была страшнейшая катастрофа разгрома белой армии и поголовное уничтожение офицеров, по разным причинам оставшихся в Крыму. Здесь – штормовое озеро-море, гарнизон русских моряков нового времени и тоже пока не известно какое будущее. Другой маяк. Другая погода. Другая жизнь. Всё другое. И он другой.

Командующие Краснознамённым Балтийским флотом и Ладожской военной флотилией, как уже знал Суровцев, находились на кораблях. Он прошёл между стульев, которыми было заставлено всё пространство ленинской комнаты, где находились в основном работники вспомогательных служб. Глаза всех присутствующих обратились к нему.

– Товарищи командиры, – скомандовал вице-адмирал, видимо, заместитель руководителя учений, в котором Суровцев предположил начальника штаба Краснознамённого Балтийского флота.

Все встали.

– Прошу садиться, – сказал Суровцев и протянул адмиралу своё удостоверение и предписание, которое ему тут же было возвращено.

Скинул с себя промокшую шинель. Поправил ремень. Подошёл к краю стола. Встал за маленькую трибуну, стоящую на столе, прямо поверх красной скатерти.