Цепь времён

– Не вступал и не держал. Десять лет мне исполнилось только осенью сорок пятого. Гитлерюгенд к тому времени уже полгода был запрещён в порядке денацификации. А я уже весной думал, как от него уворачиваться, но, на моё счастье, война раньше кончилась. А я уже давно сомневался в национал-социализме. Кстати, как раз с того столкновения с русскими дорогами и русской природой. Я тогда понял, что никакой арийский гений и никакой немецкий порядок вместе с немецкой техникой не победят этой жути, этого хаоса. Нет, насчёт возможности военной победы я тогда ещё не сомневался. Но что потом? Как тут жить-то? На это способны только местные обитатели. Это всё равно, что отнять у негров Сахару или у эскимосов льды и снега и сказать, что мы приобрели жизненное пространство. Там можно выживать на грани смерти. А это не жизнь, а жалкое прозябание… А вот после войны я познакомился с различными точками зрения, различными идеологиями, и мне больше всего понравились левые идеи.

– Может, ты ещё скажешь, что коммунист?

– Нет. Я социалист.

– Какой-такой социалист?

– Ну вот как социалисты в Швеции.

– Швеция – капиталистическая страна!

– С коммунистической точки зрения. А сами они считают себя социалистами.

– Социалисты – предатели!

– Ну, опять же, с коммунистической точки зрения. Да, они последователи не Маркса-Энгельса-Ленина, а, скорее, если смотреть ту старую историю, ревизионистов Бернштейна и Каутского. Кстати, Каутский на самом деле был не вполне ревизионист, он старался помирить коммунистов и Бернштейна, мол, одно дело делаем, товарищи, за что, как водится, получал оплеухи с двух сторон. Ревизионисты считали его коммунистом, а коммунисты – ревизионистом. Но в парламенте Швеции социалисты, у которых там большинство, обычно по всем рассматриваемым вопросам блокируются с коммунистами, и тогда обычно им удаётся провести своё решение. Коммунисты на это совершенно не жалуются.

– А тут ты что делаешь? Шпионишь на Швецию?

– Швецию я привёл в пример только как свидетельство, что социалисты и коммунисты вполне могут сотрудничать. А то у вас вид уж больно грозный. Так и кажется, что коммунистическое будущее, по вашему, наступит только тогда, когда все, кто не вступил в партию, будут расстреляны. А это, мне кажется, уже перебор даже с коммунистической точки зрения.

– Много ты знаешь о коммунистической точке зрения… – слегка смутился Ферраду. – Ладно-ладно! Я такого не говорил! Но относительно тебя всё равно сомневаюсь. Что это, понимаешь, за антинаучная деятельность у тебя? Противоречащая научному мировоззрению? Я, если ты не понял, именно этим занимаюсь – искореняю всяких жуликов, морочащих людей и втюхивающих им вот такое. Картин тут понаставил, в основном, пустых, притворяюсь художником – и ловлю. Нечего умы наших людей отвлекать от научного мировоззрения! Священников в нынешнее время лучше не трогать, хотя и религия – опиум для народа. А медиумы с их духами нам не нужны! И трогать их, как показывает опыт, можно.

– Могу рассказать про свою деятельность, – согласился Питер, – и вы увидите, что ничего антинаучного тут нет. Может, снимете с меня эту гадость?

– Нет уж, нет уж, потом сниму, если оправдаешься.

– Но хоть скажете, как вам удалось двадцать лет назад стать нашим шофёром? – не отставал Питер. – Ведь вы, я так понял, уже тогда были коммунистом?

Охотник на экстрасенсов мгновенно остыл и даже заулыбался.

– Не был я тогда коммунистом, – сообщил он. – Я был и остаюсь французом, а тогда был в сопротивлении, там не только коммунисты были. А ещё я был агентом французской разведки – до правительства коллаборационистов. Шофёром к твоему отцу было наняться очень просто. Ему требовался не идейный шофёр, а умелый. Так что, может, ты и прав насчёт того, что он был не идейный фашист, а вынужденный приспособленец. А я, вообще-то, по профессии автомеханик. Мне только нужно было как-то выделиться из шести кандидатов, пришедших по объявлению. Я попросил товарищей оформить мне документы на имя Ганса Ферраду – и не прогадал. Фамилия Ферраду по-французски то же самое, что по-немецки Айзенфлёс. Генерал сразу обратил на это внимание и заинтересовался. А уже после войны я перевербовался в ГРУ и стал коммунистом. Ты же сам по тому же принципу взял себе английскую фамилию, когда началась денацификация, так?

– Я ещё и в Америку уехал, – подтвердил Айзенфлёс-Айронрафт. – И оттуда моё современное занятие.

– Ну да, вся зараза всегда оттуда. «Ин год ве труст» и тому подобное.

– Не угадали, доллары тут вовсе ни при чём.

– Ага, так я и поверил. Да вы, буржуи, за доллары удавиться готовы.

– Кстати, насчёт «удавиться». Может, снимете сеточку всё-таки?

– Не-ет, обойдёшься. Сеточка стальная, посеребрённая для надёжности. Кучу денег стоила. Так пока постой. А я ещё и оружие соответствующее достану. – Ганс в самом деле достал из стакана кисть и зажал в руке её за гильзу, так что древко торчало из кулака, как кинжал. – Ручка кисти, если ты не знал, делается из древесины твердых пород деревьев. Берёзы, бука, ольхи, осины. Как ты думаешь, эта из чего?