Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Дефектные составляющие в своём историческом продолжении закономерно ведут к ещё большим погрешностям. Требование равенства перед законом – справедливое, но в реальности труднодостижимое – свелось к упрощению качеств и категорий в их высоком значении. Это привело к прогрессирующей деформации наиболее «простых» из них и в конечном итоге обусловило диктатуру тотального равенства, через «разруху в голове» неизбежно ведущую к духовному и нравственному хаосу. Ибо ум уравнивается с глупостью, талант с бездарностью, а доблесть, оказавшись беспризорной, разрушает этические пределы мужества и становится сродни беспределу. Яд видится лекарством, а болезнь воспринимается нормальным состоянием. Не имеющие аналога в живой природе, процессы отчуждения от эволюционной жизни размыли моральные критерии и нравственные мерила, ограничив бытие человека потребительскими интересами. Некогда актуальные вопросы: свобода от чего? и свобода для чего? – позабылись. Путаница в мозгах стала нормой, а поводыри общества, сами плетясь на ощупь, возомнили себя ясновидцами. Общество не только загнало себя в клетку материализма, но и намертво приковало себя к ней. И то, что клеть эта, как и цепи, подчас невидимы, не должно никого обманывать. Виртуальное могущество «цепей» таково, что не чувствовать их тяжесть могут лишь теряющие в себе человека. Именно это и происходит. Становится всё меньше оснований внешнюю цивилизацию считать, собственно, человеческой. Ибо из неё активно вычитается непосредственно людское – то, что отличает человека от животного, а именно, – духовные ценности. Их место в «продвинутом» обществе занимает этика инновационно-массового культурного суррогата, а социальная обходительность лишь маскирует формы продуманного маркетинга. Некогда провозглашённая «свобода без берегов» на поверку оказалась рабством без берегов, что стало возможным вследствие подмены свободы – несвободой. Из печатной краски перекочевав в Сеть, она всё активнее запутывает человека в своих тенетах. Для уяснения механики этих процессов необходимо, заново взглянув на как будто хорошо известные события, понятия и категории, осмыслить их нравственным умом. Ибо выбор возможен лишь, когда руководствуешься ясными моральными критериями, в этом случае зная, что делать и куда идти.

Исследования мыслителей и политологов (из «старой школы» отмечу лишь И. Я. Данилевского, вскрывшего причины «этнокультурного» неприятия России Западом), а более всего политические реалии показали однотипность политики Запада, олицетворённого промышленно развитыми странами Европы и США. Меняя формы идеологического и пропагандистского влияния, варьируя средства экономического и политического воздействия, эта политика в своей принципиальной направленности остаётся на удивление неизменной. Мировой вклад России в науку и культуру по факту давно признан и оценён Западом, но степень и формы признания, оценка и пропорциональность этого вклада не выдерживают критики. Создавшийся контраст духовных ценностей особенно режет глаз в эпоху техногенной цивилизации, в которой личность, как совокупность человеческих свойств, – становится нежелательной… В целях «социальной безопасности» она нивелируется, отчего общество превращается в массу духовно малосвязных и обезличенных человеко-единиц. Таковой оказалась плата цивилизованного обывателя за приятие норм потребительского существования. Но властными кланами индустриально развитых государств эти потери таковыми не считаются, ибо на повестку дня поставлено «спасительное» упразднение «исторического хаоса» в пользу искусственно создаваемой истории (Д. Оруэлл назвал это движением «от хаоса к новому миру»). Пример «нового мировоззрения» показали США, изначально стремясь уйти от проблем, которыми изобиловала политически и культурно насыщенная жизнь Европы. Проще говоря, США сочли за благо отказаться от какого бы то ни было культурного своеобразия, традиций и национальности. На основе золотомечтаний создав в умах потребителей «американскую мечту» и особенно не заморачивая мечтателей духовными потребностями, – идеи отцов-основателей США в этом смысле во многом перекликались с идеями Французской революции, начавшейся, что любопытно, в одно время с «американской» (1789).