Цепная лисица

— Ах, простите великодушно, — глумливо раскланялись братья. — Мы не какие-то там уголовники, и если ошиблись, то конечно откланяемся и открытку вышлем с извинением. Вот только есть одна малюсенькая загвоздка, — они синхронно шагнули вперёд. Теперь нас разделяло меньше десяти шагов. — Вы так мило сюсюкали с Рыжим пёсиком. Та-ак неосторожно.

— Как неудачно для вас, что мы оказались рядом и всё слышали, — осклабился красноглазый. — Тебя растрогали их романтичные признания, а Нильс?

— Ещё бы! Едва слезу не пустил! Особенно, когда Рыжий Ромео стал ползать на коленях по полу! Думал, лисичка прямо там ему и отдастся. Жаль только, что это прямое доказательство лживости Уз, — Нильс похлопал по карману рваных джинс, из которого торчал телефон. — Улик достаточно. Закон переводит вас в рамки нелегалов. А значит теперь можно слопать не только Белоснежку, но и одного её серого гнома!

— Ну хватит болтать! Говорила тебе мамаша не играться с едой? Хочешь опять без обеда остаться?

— Извини, Нильс.

— Только на этот раз, Жак.

Гиены растянули пасти в мерзких ухмылках и двинулись к нам. Они шли вразвалочку, не торопясь, наслаждаясь нашим страхом.

Павел выругался сквозь зубы, опустил бессознательного Алека на землю и, наклонив голову, кинулся к ближайшей стене, словно собрался проломить её лбом. Но вдруг встал как вкопанный.

Краска стен и потолка неожиданно пошла волнами, запузырилась, вспенилась как кипящее молоко, и вдруг окрасилась в тёмно-красный, словно в краску плеснули густой крови. Сквозь бордовую пену живыми горельефами стали выступать полу-звериные морды. Они точно ломились из самой преисподни. Звери уставились на нас черными, пустыми глазницами. Косматый медведь, одноухий заяц, лошадь с серой, точно переваренное мясо, кожей, и множество других… Полумёртвые замученные создания, они смотрели со всех сторон, качая головами в единый такт.

Я понимала, что передо мной иллюзия, но моему скачущему пульсу и ватным ногам было на это плевать. Нос заполнил дух протухшей рыбы, от которого живот скручивали настойчивые рвотные спазмы. “Значит души тоже гниют?” — пронеслось у в голове прежде, чем очередной спазм едва не вывернул мой желудок наизнанку.

— Впечатляет, не правда ли? — хвастливо спросил красноглазый, обводя свободной рукой пространство. — Вы тоже скоро станете частью этой коллекции! Мы собирали её десять лет! Самое время отметить юбилей ещё двумя трофеями. И не надейтесь, что слепые людишки вам помогут. Для них иллюзия — привычное дело, они в ней живут в конце концов. Даже наступив в вашу кровь, решат, что вляпались в кетчуп, просто потому, что так думать спокойнее. Однако, не переживайте! Никакой крови! Потрошить будем только ваши души.

Медвежья голова в стене напротив Павла с рёвом разинула пасть и попыталась дотянуться до него зубами, но лишь впустую клацнула челюстью. Койот отшатнулся, хвосты его прижались к ноге от страха, а в зрачках отразилось красное марево стен.

— О, это мой любимец. Я зову его Вдовец, — ласково глядя на медведя, сказал голубоглазый Нильс, словно рассказывал о домашнем хомячке. — Прозрел в 41, после того как заснул за рулём. Он выжил, а вот вся семья погибла. Когда я кромсал его душу, он всё звал их и вымаливал прощение. Он придумал, что это маленькие дочки рвут его душу зубами. Или… это мы его заставили так думать? Уже и не вспомнить.

Жак продолжил историю за брата:

— Что вы скуксились? Страдалец до сих пор жив, обитает в мягких стенах. Без большей части души, мало что понимает, но ему от этого только лучше, поверьте! Мы же не какие-то там дикари! Всё по закону!

Павел стоял напряжённый, как изготовившийся к прыжку зверь. Пот катился по его лбу градом. Он смотрел то на меня, то на оскаленную медвежью морду, словно решаясь на что-то.

Воздух в коридоре стал такой плотный, что его можно было грызть, да что там, кромсать ножом, лишь бы вырвать себе кусочек подышать. Гиены поднесли свободные лапы к лицам, закрыв ими рты. Нижние челюсти ходили ходуном, словно братья прикрыли рты единственно для того, чтобы пожевать жвачку. “Они что-то шепчут”, — поняла я, с ужасом глядя, как и без того длинные полумесяцы когтей на их пальцах, удлиняются до размера кинжалов.

Теперь мне стало по настоящему страшно, словно до этого у моих измученных чувств была лишь репетиция перед премьерой. Прохода в коридор за спиной больше не было. Вместо него там возвышалась ещё одна стена с качающимися звериными головами.

“Иллюзия”, — повторила я про себя волшебное слово, но кошмар никуда не делся. Алек продолжал неподвижно лежать на полу, а Гиены, наконец, убрали лапы от морд и я увидела, что увеличились не только когти. Но и зубы едва умещались в пасти. Больше падальщики не были намерены разговаривать, на мордах читался один лишь голод. А я была подана им первой закуской. Четыре шага разделяло меня и мою гибель.

Раздался хлопок.

Это Павел неожиданно звонко ударил в ладоши, высоко подняв их над головой. Узы завибрировали.

Все повернули к нему головы, а он, вдруг нахально улыбнувшись, крикнул Гиенам: