— Твой друг пришел вчера прямо перед закрытием и забрал Гренни, — говорит мне кто-то из волонтеров.
Луис знал, что я сама хотела забрать бульдожку. Как он посмел увести ее у меня из-под носа?! Наверняка сделал это, чтобы меня позлить. Господи, как я вообще могла общаться с человеком, который забирает собаку из приюта только ради мести?
В мозгу мутится от ярости. Я выполняю положенную работу — мою клетки, гуляю с собаками, — но как только заканчивается мое время, прыгаю в машину и несусь к дому Луиса.
Стучу в дверь.
Тишина.
Колочу кулаком.
По-прежнему тихо.
Прикладываю ухо к двери и слышу работающий телевизор. Значит, кто-то точно дома.
Я протискиваюсь через кусты к свободному пространству перед окном. Вижу, что Луис сидит на диване, положив Гренни на колени, и стучу по стеклу, чтобы привлечь его внимание. Он поднимает глаза, и я тычу пальцем в сторону чертовой двери, на универсальном языке жестов давая понять, чтобы он мне открыл.
Протискиваюсь обратно к крыльцу и вижу, что дверь уже открыта.
— Ты бы поосторожнее по кустам шастала. Я там блеванул несколько дней назад.
Фу! Я и так старалась не наступать ни во что подозрительное, но в этих зарослях все равно ничего не было видно.
— Не могу поверить, что ты украл мою собаку!
— Я не крал собаку, Ник. Неужели ты меня считаешь настолько жестоким?
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. О Гренни.
— А что, когда собаку официально забирают из приюта, это считается кражей?
Я прищуриваюсь.
— Ты знал, что я сама хотела ее взять.
— Даже если так — что такого? Ты же знаешь эту поговорку… Кто не успел, тот опоздал. Могу по-испански сказать, хочешь?
Луис явно делает все возможное, чтобы меня позлить, и ему это удается.
— Нет. Ты ведь даже не хотел заводить собаку.
— Теперь захотел. Мы с Гренни уже как родные. — Он скрещивает пальцы. — Вот так.
— Вся эта история ведь никак не связана с Гренни. Дело в нас с тобой.
— «Нас с тобой» больше не существует, забыла?
Его слова кусаются и больно жалят меня.
— То есть ты украл ту самую, единственную в приюте собаку, к которой я привязалась, просто чтобы вывести меня из себя и поприкалываться надо мной?
— Я тебя умоляю, не воспринимай все так серьезно. Да не ради мести тебе я ее забирал. В районе было несколько краж, и мы решили, что сторож не помешает.
— Она
Он делает вид, что мои слова жутко оскорбили и его, и бульдожку.
— Ш-ш, зачем ты такое говоришь, она же все слышит!
— Ты издеваешься, да?
Луис пожимает плечами.
— Слушай, сотрудница приюта приняла мою заявку. Если у тебя какие-то проблемы — разбирайся с приютом, не со мной. Мне плевать, что ты себе напридумывала.
Если бы это был мультик, у меня из ушей повалили бы сейчас огромные клубы пара.
— Что насчет вечера субботы, Луис? Ты вроде говорил, что любишь меня?
— А разве не это говорят парни своим подружкам перед тем, как переспать с ними, а? Я думал, это такое обязательное условие для секса.
— Врешь.
— Чего ты пытаешься от меня добиться, Ник? Чтобы я вернулся в твою постель, а ты бы в это время думала о другом парне? Нет уж, спасибо.
Гренни вразвалочку подходит к двери. Луис наклоняется и подхватывает ее на руки. По той нежности, с которой он держит бульдожку, я вижу, что в нем очень много тепла и заботы. Только он пытается их не показывать.
— Ты не знаешь, о чем я думаю, Луис. И не притворяйся, будто у тебя нет от меня никаких секретов. Ты явно проворачиваешь какие-то сомнительные дела с этим парнем, Чуи. Не в бойскауты же он тебя завербовал. И тем не менее я решила не обращать внимания на предупреждающие знаки и довериться тебе. А ты врал мне, так ведь? У тебя тайн больше, чем у Пентагона.
— Я всем вру. Ничего особенного.
— Для тебя, может, и ничего. Для меня — важно. — Указываю на шрам на его руке. — Это ведь не в гараже случилось. Тебя порезали в драке?
— Мимо. Подстрелили из пистолета. — Луис опускает Гренни на траву, чтобы она могла побегать вокруг, и примирительно поднимает руки. — Ладно, хорошо. Ты меня поймала. Перед тобой стоит новенький член «Мексиканской крови», детка. Я торгую наркотой и вымогаю у людей деньги, а Марко меня прикрывает. Это мой секрет. А у тебя какой?
Тяжело сглатываю, пытаясь хоть как-то подготовиться к тому, чтобы рассказать правду. Раз больше не имеет никакого значения, кто такой Луис, почему тогда по щекам у меня текут слезы? Мне хочется их сдержать, но не получается. Я злюсь, мне больно, грустно… Он такой же, как Марко. Сколько бы я ни пыталась это отрицать, правда в буквальном смысле колет глаза.