Цепная реакция

— Ты бы поосторожнее, Алекс. — Я пихаю его в грудь, готовый и к драке, если она завяжется. — Ты говоришь о моей крови.

Мои слова причиняют ему боль, я вижу это.

— Очнись, Луис. Ты стоишь перед своей кровью. Я — твоя кровь.

С отвращением разглядываю его.

— Все, что я вижу перед собой, — бывшего члена «Мексиканской крови». Предателя моего народа.

— Хватит нести чушь.

— Будь начеку, братан. Никогда не знаешь, кто твой друг… а кто — враг.

Вылетаю из дома, не обращая внимания ни на просьбы Алекса вернуться, ни на мольбы Бриттани не уходить. Она еще успевает крикнуть, что вместе мы со всем справимся.

Вот только не хочу я ни с чем справляться.

Чуи был прав. Быть в банде — моя судьба, мое право, данное от рождения. Я говорил себе, что хочу быть ближе к Сото, чтобы разузнать нужную мне информацию о «Мексиканской крови», но я врал сам себе. Все это время я хотел быть в банде, быть ее частью, пусть даже это связано с наркотой и вымогательством. Я еду на склад «Крови», а в голове бьется только одна мысль: я должен оправдать наследие моего отца.

Чуи сидит в своем импровизированном кабинете и разговаривает с НБ, которых я не знаю. Он вскидывает на меня взгляд — и сразу же велит всем убраться вон. Остается только здоровенный парень по имени Тини, хотя трудно придумать более неподходящее ему имя[66].

— Я пойду в банк и посмотрю, что лежит в ячейке, — говорю я. — Но у меня есть условия.

Вездесущая сигара по-прежнему торчит в углу его рта. Чуи вынимает ее и выпускает дым в воздух. Я слежу, как тот медленно собирается в облачко над его головой и растворяется в прокуренной атмосфере комнаты.

— Условия?

— Sí. Первое: ты никогда больше не будешь угрожать семье Алекса, Карлоса или mi’amá. Второе: ты устроишь мне посвящение в банду, точно такое же, через какое проходят все.

Хватит болтаться между двумя мирами. Я выбрал свой и не хочу, чтобы кто-нибудь принимал меня за того, кем я не являюсь и кем я никогда не стану.

— Рад, что ты передумал, Фуэнтес.

— Не называй меня так, — обрываю его я. — Я не Фуэнтес, и ты это знаешь, так что хватит нести чушь. Так ты согласен с моими условиями или нет?

Мы пристально смотрим друг на друга.

— Конечно. Гектор предсказывал, что из тебя вырастет настоящий боец, — с гордостью говорит Чуи, а я невольно вспоминаю фотку, где Гектор держит новорожденного меня. Сото кивает Тини, чтобы тот позвал обратно остальных НБ. — Ребята, тут вот Луис желает закрепить за собой место в нашей дружной семье, — кричит он, когда все собираются в кабинете. — Проблема в том, Луис, что ты уже благословлен бандой. Посвящение тебе не нужно.

— Я сам хочу. Хочу вступить в «Мексиканскую кровь» как новый член.

Сото смеется.

— Хочешь, чтобы мы выбили из тебя все дерьмо?

— Хочу пройти посвящение, как Алекс. Да, я не ищу легких путей. Но я справлюсь.

Справлюсь и покажу им, что от меня не нужно скрывать правду. Мне кажется, я даже слышу, как Гектор Мартинез из могилы подбадривает меня, подначивает бросить вызов и доказать этим парням, что и я не лыком шит и умею быть таким же жестоким, каким был он.

Чуи изгибает бровь.

— Справишься, значит?

— Я сын своего отца, — упрямо говорю я. — Начинай уже.

— Mi placer[67], — весело отвечает он и кричит: — Эй, Рико! Собирай парней, давай устроим Луису наши фирменные тринадцать секунд! Я тоже присоединюсь. — Чуи трещит костяшками пальцев, разминая их. — Ох и весело будет!

42. Никки

КЕНДАЛЛ СЧИТАЕТ, ЧТО все позади и я пережила самое худшее, но мне так не кажется. Меня подмывает пойти к Луису домой — просто чтобы он обнял меня и сказал, что у нас все будет замечательно.

Ага, я брежу наяву, знаю. Ничего замечательного у нас с ним нет и не предвидится.

— Пап, — я подсаживаюсь к нему поближе, пользуясь тем, что по телевизору идет футбольный матч, — как так получилось, что вы с мамой никогда не возили нас в Мексику?

Он пожимает плечами.

— Мы и так много путешествуем, Никки. Два года назад ты ездила с нами в Бразилию. И в Аргентину, когда я выступал там на конференции. И почти оставила Италию без мороженого, помнишь?

— Но почему не в Мексику?

Отец тяжело вздыхает.

— Потому что, мне кажется, если мы туда поедем, то придется показывать тебе места, где я вырос. А я не хочу оглядываться на прошлое, Никки. Как и твоя мама.

— У многих мексиканских детей в школе родители даже не говорят по-английски.

— У тех, кто с южной стороны, — уточняет папа.

— Да.

— Мы с мамой пытаемся воспитывать вас иначе. Нельзя мыслить в категориях «мы — они», и нельзя оценивать людей по тому, что у них есть и чего у них нет, хотя, боюсь, именно это свойственно жителям южных районов. Мы с мамой долго обсуждали это еще до твоего рождения.

— И получается, что мы не мексиканцы, а белые. Я не ем мексиканскую еду, и среди тех, с кем я общалась в детстве, не было ни одного мексиканца.

— Но мы же не пытаемся притворяться белыми, Никки. Мы ассимилировались. Разве это так ужасно?