Цепной Койот

Дз-зюк, дз-з-зюк… в окно билась сердитая муха. Над рыжей от грязи плитой кружили мошки, а в углу на тумбе валялась пустая упаковка с оскаленной крысой на этикетке. Я прочитал название и от страха мурашки побежали по спине: “Крысиная смерть”.

Стараясь ни на что не смотреть, я осторожно подошёл к окну. Больше чем жуткого дома, я боялся оставлять маму наедине с мужиком, похожим на людоеда из плохой сказки. Мама просила называть его “папа”, но я уже пообещал себе, что ни за что не буду этого делать. Он чужой нам. Лучше бы мы остались дома. Вздохнув, я посмотрел в замызганное окно.

Вадим как раз пытался взять маму за руку, и она, к моему возмущению, позволила.

Они выглядели как красавица и чудовище из мультика, только в жизни именно у мамы – большая квартира, машина, загородной дом, а у чудовища… у чудовища теперь был я. Мама передала Вадиму пухлый конверт, тот горячо отказался, и тогда мама положила его на скамейку возле дома и повернулась, кажется, собираясь уйти. Только тут я понял – всё правда. Она хочет меня оставить… в чужом доме, с этим косматым чудовищем!

Слезы сами брызнули из глаз. Размазывая их по лицу, я выскочил на улицу и что было сил закричал:

– Мама! Мамочка! Подожди. Не уходи…

Она смотрела словно сквозь меня и улыбалась своей пустой улыбкой:

– Ну, что ты, Пашенька, мы же вчера всё с тобой обсудили. Ты же знаешь, нельзя иначе.

Хотелось броситься ей на шею, хотелось плакать пуще прежнего. Но мама не любила проявлений чувств, а я боялся её расстроить. Ведь мама болела. Мне не говорили, чем, но ей надо было куда-то ехать, чтобы лечиться, и меня взять было никак нельзя, но я всё-таки на что-то надеялся. Шептал, едва не плача:

– Не оставляй, прошу. Мне здесь не нравится. Я хочу домой. Вместе с тобой!

– Это ненадолго, обещаю, – улыбалась она. – Меня очень скоро вылечат, это совсем не опасная болезнь, я буду много отдыхать и думать о тебе. Будь хорошим мальчиком, иначе я тоже стану плакать, ты этого хочешь?

Я отрицательно покрутил головой, и она коротко меня обняла, поцеловала в лоб сухими губами. Затем кивнула на прощание моему отцу и села на заднее сидение ожидающего её автомобиля. Водитель нажал на газ, и машина тронулась с места.

Мама помахала в окно, но даже не обернулась. Я знал это, потому что вместо лица видел только её затылок. Она никогда не любила прощаться, даже если на минутку выходила в магазин, и я привык, но почему-то сейчас очень хотелось, чтобы было иначе.