Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

Собака поплелась за Мирой, было слышно чмоканье ее когтей по деревянному полу. Собака сопела, только в полосе света она остановилась, заскулила и повернула назад. Хозяин мог и ударить. Все в этом доме подчинялись простому правилу: никогда без нужды не лезь под руку хозяину.

Горела все та же лампочка. Александр, голый по пояс, лежал на постели с книгой, скрученная в жгут простыня валялась на полу. Можно было себе представить, как он, успокаиваясь и не желая больше в бешенстве бить кулаком в стену, с хрустом выжимал сухую ткань.

— Все? — спросил он, не поворачивая головы.

Он перевернул страничку, кольцо на указательном пальце неприятно сверкнуло Мире в глаза. Она поморщилась, отступая на шаг. Скинула рубашку, узел, стянутый под грудью, не сразу поддался, она чуть не сломала ноготь.

— Все! — вздохнула она и встала коленями на пружинящий край постели. Запрокинула голову, сбрасывая волосы с лица. Посмотрела в зеркало себе в глаза. В зеркале отражались голое мужское плечо, и за плечом неприятная лампочка.

— Они уедут, — сказала она. — Если ты хочешь, они уедут через час. Они уедут, когда ты скажешь, — протянув руку, кончиками пальцев она коснулась макушки Александра, его коротких жестких волос. — Не сердись!

— Красивая женщина.

— Кто? — не поняла она. — Какая женщина?

Он захлопнул книжку, не дочитав, кажется, строки, хотя, возможно, он вообще ее не читал, смотрел на буквы, как другие смотрят на набегающие волны.

— Ты меня обманула, девочка!

Одним движением он перевернулся на спину, обрисовались грудные мышцы. Схватил Миру сразу за оба запястья, больно сдавил и притянул к себе, так что лицо ее оказалось рядом с его лицом.

— Ты рискуешь не собой! — проговорили темные, красиво очерченные губы. — Не собой!

Ей показалось, что запястья хрустнули под нажимом его пальцев.

— Больно! Пусти!

Наверное, несколько минут назад, скручивая простыню, Александр представил себе, что скручивает ее руки. Книга скатилась с постели и стукнулась об пол. Мира посмотрела на книгу, посмотрела в глаза скульптора, глаза показались ей пустыми: под пленочкой мути ничего — яма.

Он будто спал с открытыми глазами. «Он может меня убить, не просыпаясь, — с облегчением подумала Мира, когда живые твердые кольца на ее запястьях наконец распались. — Все-таки легче, когда человек успеет окончить столичный вуз. — Она была спокойна ниже по собственным меркам. — Дикие они. Рассудок всегда опаздывает, не успевает за рукой с ножом. Убьет он меня из ревности, а скажет, что боролся за освобождение грузинского народа… — она зарылась лицом в собственные волосы, в собственные колени. — Ничего и ему не скажу… Ничего он не поймет».

Бросая маленькие жёлтые шкурки на пол, на свои босые ноги, Александр, согнувшись, сидел на постели и очищал мандарин. Легкая щетина на его подбородке шевелилась, губы двигались, но слов не было. Все, что не следовало проговаривать вслух, он, наверное, в течение пяти минут проиграл молча.

— Хочешь, съешь мандарин… — сказал он и протянул ей очищенный плод.

Она дернула головой и глянула ему в глаза, как смогла, быстро и зло.

— Я не хотел тебя напугать, Мира, — сказал он, вполне владея своим голосом. — Но ты привела в дом посторонних людей. Что мы должны думать?

Мандарин покатился по ладони Александра, и Мира поймала его кончиками пальцев.

— Ты прав, она красивая… — сказала Мира и сделала очень длинную паузу. — Они уйдут. Они ничего не знают.

— Это тот мальчик, о котором ты мне говорила? Тот мальчик, что спас твою жизнь?

Осторожно отделив одну маленькую текущую дольку, Мира положила ее себе под язык.

— Он же совсем ребенок. Чем его кололи?

— Ерундой кололи…

— Зачем вообще?

— Не хотели покалечить! Ты знаешь… — подбородок Александра неприятно дернулся. — Никакой крови в доме! Ты знаешь мои правила? Ты знаешь, что мы подумали? Кто может ходить ночью по дому, зачем это нужно?

— А теперь что?

Он поправил зачем-то часы, стоящие на тумбочке. Не ответил.

— Как ты думаешь, — отодвигаясь понемногу от его руки, спросила Мира, — как ты думаешь, Тамара приказала его убить?

— Не знаю… Не знаю я… Если бы он был тем, за кого его приняли, я бы его сам убил… Понимаешь, этого нельзя было делать в доме… Ты знаешь, я могу погибнуть завтра. Может быть, сейчас… В любую минуту и ты, и Тамара… Все… Ты знаешь, война!

— Да, только что я сказала ей то же самое.

— Что ты сказала?

— Я сказала, — Мира не удержалась от кривой улыбки. — Я сказала, что идет война, и это нужно понять. Я сказала, что на войне иногда убивают…

— Его матери сказала?

— Да.

— Ты с ним спала?

— Знаешь, когда я сказала про войну, она меня почему-то точно так же об этом спросила. Если тебе интересно, то да. Он спас мне жизнь. Он еще ребенок…

— А что ты ответила его матери?

— Правду.

— Ты лжешь!

— Когда я лгу — теперь или раньше лгала?..

Ощутив свою власть, Мира притянула его к себе, нажала ладонями на грудь, заставила лечь.

— Успокойся, все будет хорошо. Машина с оружием придет завтра утром. Я все сделала, как нужно. А с кем я сплю — с известным грузинским скульптором или с московским школьником, кому это интересно, когда идет война?